Дочь короля

«Как посчастливилось месье де Данжо, – размышлял он, потрясенный эмоциональным взрывом месье. – Его вознаградят за то, что он опоздал на пять минут».

– Но вы же одобрили кандидатуру мадемуазель де ла Круа, – возразил его величество. – В конце концов, она из числа ваших приближенных.

– Приближенных моей жены! Я ни в чем не обвиняю мадемуазель де ла Круа, она не интриговала против меня. Все это задумали вы! Вы свели их, вы лишили меня расположения Лоррена!

– Я даровал его вам, – произнес Людовик, внезапно потемнев лицом, – и я же отниму его у вас, если такова будет моя воля! Я дарую его той, кому пожелаю.

– Он никогда не покинет меня, он воспротивится, я…

– Филипп!

Людовик вскочил и стал трясти брата за плечи.

Месье пораженно ахнул. Люсьен ни разу не слышал, чтобы его величество обращался к брату по имени; возможно, и месье никогда не называл по имени его величество.

– Я стремился лишь защитить вас, дорогой брат. Я люблю вас. А если Лоррен женится…

– Я не нуждаюсь в вашей защите.

– Вот как, в самом деле?

– А Лоррену не нужна жена!

– Но ее присутствие убережет его… и вас… от обвинений в…

– Он заводит одну любовницу за другой, и я не возражаю!

Никто не рискнул спорить, хотя все присутствующие неоднократно становились свидетелями того, как Лоррен дразнит его, публично оказывая знаки внимания каждой новой возлюбленной; все присутствующие неоднократно видели, как месье страдает от ревности и отчаяния.

– Не принуждайте его вступать в брак. Он единственный человек на свете, который меня любит.

И тут поднялась мадам де Ментенон.

– Любит?! – воскликнула она. – И вы смеете называть это любовью?! Ваше поведение позорно, греховно! Его величество постоянно вас защищает. Если бы не ваш августейший брат, вас давно сожгли бы на костре, и вашего любовника вместе с вами!

Месье вскинул кулаки, отталкивая брата и с ненавистью и отчаянием воззрившись на мадам де Ментенон.

– А вы… – вскрикнул месье, – вы хотите отдать ей моего возлюбленного, чтобы она не отняла вашего!

Мадам де Ментенон бессильно опустилась на пол. Людовик в ужасе обернулся к ней:

– Мадам, это ложь!

– Не отрицайте, сударь, она прельщает вас, – продолжал месье, – своей красотой, своим умом, своей невинностью. Неужели вы думаете, что она способна вернуть вам юность?

– Удалитесь, брат! – повелел Людовик.

– Охотно! Верните мне только мою кавалерию. Мы с Лорреном будем сражаться за вас, как Александр и Гефестион. Возможно, я буду убит, как Патрокл…

– Имейте достоинство сравнивать себя с Ахиллом!

– …и вы избавитесь от меня…

– Нет. Это невозможно.

– Вы не поручаете мне никаких дел государственной важности, вы не даете моему сыну возможности проявить себя, а теперь…

– Убирайтесь! – крикнул его величество.

Месье рванулся с места и сам распахнул дверь, стеная от отчаяния.

– Да как он может обвинять меня в предательстве?! – возопил его величество. – Как мне спасти его? Как ему помочь?

И тут он заплакал. Его слезы заструились на узорный паркет. Он задыхался, пытаясь вновь овладеть собой, но лишь зарыдал громче; его стоны гулко отдавались в пустом зале.

– Идите ко мне, дорогой мой, – прошептала его супруга, – идите ко мне.

Король упал на колени, спрятав лицо на груди у мадам де Ментенон. Она прижала его к себе, утешая, уговаривая, и злобно воззрилась на Люсьена.

Не дожидаясь разрешения его величества, Люсьен поклонился, пятясь, отошел и спасся бегством.

Мари-Жозеф скакала на Заши мимо мраморных статуй, возвышающихся над Зеленым ковром. Благодарная судьбе даже за минуту покоя, она заглядывала в лицо каждой, завидуя их безмятежности и невозмутимости.

«Ораторы бесстрашно провозгласили бы, что русалка во всем подобна женщине, – думала она, – и никто не побоялся бы им поверить. Римские боги и ораторы никогда бы не испытали чувства вины, пропустив мессу; они отправились бы на поиски приключений, выиграли бы битвы за правое дело и ни разу не вспомнили бы о том, что повздорили с братом или забыли о своих обязанностях при мадемуазель».

«Лотту причешет Халида, – сказала себе Мари-Жозеф, – герцог Шарль сделает Лотте множество комплиментов, и она даже не вспомнит о моем существовании».

В дальнем конце сада вереница посетителей змеясь вползала на Зеленый ковер, оттуда в русалочий шатер и теснилась возле фонтана Аполлона, встречая аплодисментами морскую женщину.

«Ее не следовало выставлять напоказ, словно животных в зверинце, – подумала Мари-Жозеф. – Это ниже ее достоинства! А ответственность лежит на мне, ведь это я учила ее дурацким фокусам!»

Однако полномочий закрыть шатер у Мари-Жозеф не было.

Заши резко вздернула головой и загарцевала, требуя, чтобы ее пустили галопом, пустили вскачь, так чтобы ее грива развевалась по ветру, а плащ Лоррена раскрылся за Мари-Жозеф словно крылья.

– Нет, моя боевая лошадка, – прошептала Мари-Жозеф, – мы должны идти спокойным, размеренным шагом. А то еще задавим кого-нибудь, если бросимся спасать из неволи русалку.

«Интересно, – думала она, – русалка умеет ездить верхом? Вдруг она каталась в океане на китах? Вот если бы это было так…»