Дочь короля

Мари-Жозеф неохотно протянула месье Гупийе ноты. Он подержал партитуру в руке, явно удивляясь объему, и быстро пролистал.

– Это что еще такое? Опера? Вы что же, думаете, будто вы – мадемуазель де ла Герр? Вы – дилетантка, женщина – приносите мне оперу и думаете, что я буду ею дирижировать? Бездарно! Безнадежно!

Он попытался разорвать стопку листов пополам, но она оказалась слишком толстой; рука у него соскользнула, и он разодрал лишь первые пять страниц. Он вцепился в них обеими руками, словно пес, терзающий крысу, и с остервенением швырнул покалеченную партитуру на пол. Листы нотной бумаги разлетелись по блестящему паркету.

– Сударь! – Она наклонилась и стала собирать разорванные, помятые листы.

– Вопиющая бездарность! Это ужасно! – Он махнул дирижерской тростью в сторону Доменико. – Неужели вы думаете, что можете сравниться с непревзойденным синьором Алессандро Скарлатти!

Плечи у Доменико затряслись от смеха, но руки на клавишах не дрогнули: он так и играл пьесу, которую месье Гупийе счел произведением его отца.

– Синьор Скарлатти восхищался ею!

– А как же иначе? Он же итальянец – синьор Алессандро восхищался вашей белоснежной грудью, вашими…

– Довольно, сударь, вы оскорбляли меня, как только могли!

Она повернулась к выходу, но месье Гупийе преградил ей дорогу.

– Его величество велел вам сочинить пьеску, всего-то несколько минут музыки! – разразился гневной тирадой месье Гупийе. – А вы оскорбляете меня, оскорбляете его величество! Вы приносите это раздутое страшилище! – Каждую порцию брани он сопровождал выразительным ударом дирижерской трости оземь. – Вы очаровали его величество своим кокетством, но никакое ваше очарование не заставит его закрыть глаза на вашу неудачу, на которую вы обрекли себя сами своей самонадеянностью и высокомерием!

– Вы поступаете нечестно, сударь!

– Вот как? Кантату по праву надлежало писать мне, его величество никогда бы не заметил вас, если бы не исправления, которые я внес!

– Которые внес малыш Доменико, месье Гупийе. Достойно презрения, что вы похитили плоды моих усилий, но присвоить себе заслуги ребенка…

– Ребенка?! Нашли тоже ребенка! – Обернувшись к Доменико, он угрожающе взмахнул дирижерской тростью. – Мне известно из достоверных источников, что ваш «ребенок» – лилипут тридцати лет от роду!

– Мне шесть! – крикнул Доменико, не прерывая игры.

Мари-Жозеф рассмеялась, не в силах сдержаться: уж очень забавно выглядела вся эта сцена, но ее смех лишь окончательно взбесил месье Гупийе.

– Как вы смеете надо мною потешаться?! Неужели я недостаточно важная персона? Разве не я обратил на вас внимание его величества?

– Сами того не желая, сударь!

– Не желая? Да как вы смеете говорить о желаниях?! Вы флиртуете с неаполитанцем, вы флиртуете с королем, вы флиртуете даже с карликами и содомитами, но пренебрегаете мною! Вы презираете меня!

– Прощайте, сударь!

Однако он не спешил ее пропустить.

– Неужели вы думаете, что я заметил вас потому, что на меня произвела впечатление ваша музыка? Ваши дилетантские пьесы и неумелая техника? Не стану отрицать, вы играли бы сносно – повторю, сносно, не более того! – если бы всецело посвятили себя музыке, но вы предпочли растратить попусту невеликие способности, которые были вам даны, и, может быть, оно и к лучшему! Женщины играют механически, не вникая в суть! Женщины играют как школьницы! А уж если женщины сочиняют музыку, это превосходит все мыслимое и немыслимое! Женщинам надлежит молчать! Женщины годятся только для одного, а вы столь глупы, что даже не в силах сообразить, для чего именно!

В уголках рта у него вскипела слюна. Он угрожающе возвышался над ней, не прекращая кричать.

Она схватила растрепанную стопку нот.

– Разрешите пройти!

Она намеревалась произнести эти слова ледяным тоном, чтобы поставить его на место, но голос ее дрогнул, выдав обиду. На другом конце зала молодые музыканты замерли в неловком молчании, повернувшись спиной к руководителю оркестра: они боялись его не меньше, чем Мари-Жозеф.

– Дайте мне партитуру! – потребовал он. – Так и быть, я снизойду до вас и выберу несколько отрывков на маленькую пьесу, но вы должны отблагодарить меня, а его величество – узнать, кому вы обязаны своим успехом.

– Нет, сударь. Я не оскорблю слуха его величества несовершенной музыкой, написанной женщиной.

Гупийе отодвинулся, пропуская ее, но поклонился с издевательским видом:

– Хотите уйти? Что ж, идите. Без моей помощи вас ждет неудача. Я передам его величеству, что вы пренебрегли его повелением и ничего не написали!

Мари-Жозеф ехала верхом на Заши по направлению к фонтану Аполлона, прижимая к себе ящик для живописных принадлежностей и лежащую внутри его партитуру. Она не решалась вернуться в музыкальный салон. Может быть, когда Доменико закончит упражняться, ей удастся его разыскать.