Дочь короля

– Неужели вы полагаете, что я позволю себе сесть в присутствии его величества? – суровым тоном осведомился Люсьен.

Тростью он указал на портрет Людовика, и это движение тотчас отозвалось болью в спине и в обоих плечах.

– Прошу прощения, месье де Кретьен, – сказал капитан. – Но тогда выпейте вина.

Один из мушкетеров разлил вино. Ив жадно поднес кубок к губам.

– Пью за здоровье его величества! – Люсьен поднял кубок, неподражаемо надменным жестом салютуя портрету Людовика, и осушил его одним глотком.

Капитан присоединился к тосту.

– Нет, благодарю вас, – пробормотала Мари-Жозеф, когда один из стражников предложил ей вина. – Не хочу проявить неуважение к его величеству, но… не могу.

Тут Люсьен понял, почему она чувствовала себя неуютно и вела себя столь скованно, почему не пила, хотя в горле у нее явно пересохло и отказалась она с явным сожалением, и почему она столь смущена.

– Позвольте мадемуазель де ла Круа выйти в уборную, – украдкой попросил Люсьен капитана.

Капитан заколебался было, однако ему, как и всем придворным, была известна способность Людовика не опорожнять мочевой пузырь часами, а также его обыкновение путешествовать, не задумываясь об удобстве дам. Он поклонился Люсьену и приказал своим людям проводить всех троих пленников в уборную.

– Однако поторопитесь, его величество с минуты на минуту потребует вас к себе.

Оставшись в одиночестве, Люсьен прислонился к стене, прижавшись лицом к прохладному камню. Его била дрожь.

Капитан прислал пленникам воду и полотенца. Люсьен кое-как отер грязь, отряхнул перчатки и поправил одежду. Ему хотелось переменить белье. В таком виде он не смел предстать пред очи короля, его рубашка промокла от пота и холодила спину. Он так и не привык к холоду, неизменно сопровождавшему огненную боль. Он испытывал большое искушение отпить кальвадоса из карманной фляги, но пламя яблочной водки не в силах будет побороть пламя у него в спине. Он отцепил белую ленту со своей карусельной шляпы, вымокшей и представлявшей жалкое зрелище, и стянул ею сзади свой не менее пострадавший парик.

– А как быть с русалкой, месье де Кретьен? – спросил капитан, когда он вернулся. – Она что, помочится на ковер?

– На этот вопрос может ответить мадемуазель де ла Круа, ей виднее.

– Не знаю. – Мари-Жозеф отпила большой глоток из кубка и не стала возражать, когда капитан наполнил его снова. – Шерзад никогда не бывала в доме, никогда не видела ковра, она и в толк не возьмет, что делать в уборной.

– Она не хочет пить.

Один из мушкетеров возвышался над Шерзад с бутылкой воды. Русалка не помочилась на ковер, но пролила на него воду из бутылки.

– Пожалуйста, пустите меня к ней, – попросила Мари-Жозеф.

Капитан позволил Мари-Жозеф встать на колени рядом с русалкой. Люсьен приковылял к ним. Ив помедлил, но, не выдержав, тоже присоединился. Люсьен положил руку на плечо Мари-Жозеф. Она накрыла его ладонь своей, согревая и волнуя. Ему показалось, будто тепло ее прикосновения чуть-чуть утишило его боль.

– Дорогие друзья… – прошептала Мари-Жозеф.

Голос ее дрогнул. Она погладила Шерзад по плечу, по бедру, сплошь в синяках. Плавательная перепонка на руке у Шерзад была порвана. Запекшаяся кровь покрывала лодыжку; синяки пятнали горло. Она лежала закрыв глаза и едва слышно причитала. Мари-Жозеф поднесла к ее губам бутылку с водой. Русалка не шелохнулась.

– Сударь, вы не позволите мне взять вино?

Капитан передал ей бутылку. Она вылила на ладонь несколько капель и смочила пересохшие губы Шерзад. Русалка нежно, как во сне, слизала вино.

– Его величество повелевает вам явиться.

Мари-Жозеф об руку с Люсьеном вступила в Салон Аполлона. Ив шел позади, склонив голову и спрятав руки в рукава рясы. Слева и справа от них шествовала стража. Шерзад внесли в Салон, опутанную сетью. Стоны русалки эхом отдавались в гулком помещении.

Люсьен не дрогнув встретил взгляд его величества. Сидя на троне, король взирал на своих бывших фаворитов. Рядом с ним стояли монсеньор и Мэн, Лоррен и Шартр, суровые и безмолвные. Один лишь месье смотрел на пленников с состраданием. Только он посмел выразить им сочувствие, но даже он не в силах был помочь.

На лбу у Люсьена выступила испарина, рука судорожно сжала набалдашник трости. Отдав поклон его величеству, он с трудом выпрямился.

Мари-Жозеф присела перед его величеством в глубоком реверансе, но ее внимание было всецело поглощено Люсьеном. «Он ранен? – с тревогой подумала она. – Неужели он пострадал, когда разбилась повозка? Никогда прежде не видела, чтобы он уступал своему недугу».

– Я уважаю своих противников на поле брани, – промолвил Людовик, – но презираю предателей.

– Сир, я одна всему виной! – воскликнула Мари-Жозеф. – Мой брат и граф Люсьен…

– Замолчите! Неужели вы ожидаете милосердия потому лишь, что вы женщина? Я не глуп, мадемуазель, как бы вы ни пытались меня обмануть!

– Я не жду милосердия, ваше величество, – заверила короля Мари-Жозеф. Но втайне она надеялась вымолить у его величества прощение для Шерзад, Люсьена и Ива.

– А вы, Люсьен, объясните мне, что подвигло вас на столь странный поступок?

– Нет, ваше величество.