Дочь короля

В желудке у Мари-Жозеф заурчало. Она уже успела забыть о жареных голубях, к тому же они были такие крохотные. Она улыбнулась русалке:

– Вот тебе повезло! Я бы не отказалась, если бы кто-нибудь угостил меня рыбой!

Русалка взяла рыбку, откусила ей голову и протянула тушку с хвостом Мари-Жозеф.

Мари-Жозеф в ужасе отпрянула и кинулась за край фонтана. Почувствовав себя в безопасности, она сверху вниз пристально посмотрела на русалку.

«Успокойся! – приказала себе Мари-Жозеф. – Она не могла понять, что ты хочешь есть. Просто принесла тебе рыбку, как Геркулес – мышь».

Русалка пропела несколько нот.

– Спасибо, – поблагодарила Мари-Жозеф так же, как обычно благодарила кота. – Можешь ее скушать.

– Рррыба, – произнесла русалка и засунула в рот кусочек. Между зубами у нее торчал рыбий хвост. Она захрустела, проглотила его, и прозрачный плавник исчез.

На прощание Мари-Жозеф погладила русалку. Внезапно русалка схватила ее за запястье и, не прерывая нежного, плавного пения, стала мягко, но неумолимо увлекать ее в воду.

– Отпусти! – потребовала Мари-Жозеф. – Русалка…

Она попыталась вырваться, ожесточенно крутя кистью, но русалка когтями намертво сжимала ее руку. Она снова запела, громко и настойчиво, и за руку потянула Мари-Жозеф под воду. «А ну, отпусти меня!» – вскрикнула та и в ужасе отчаянно рванулась, пытаясь освободить руку из цепких острых когтей, чего бы это ни стоило.

Русалка отпустила ее. От неожиданности Мари-Жозеф опрокинулась на спину, неловко вскочила и бросилась бежать. Русалка проводила ее взглядом, чуть видимая над водой. Она все пела и пела, но звуки словно пульсировали в воде и камне и дрожью отдавались в деревянном помосте, точно дикарская барабанная дробь. Мари-Жозеф скорее даже не слышала, а ощущала ее. Она поежилась, с металлическим скрежетом захлопнула и заперла дверь, схватила фонарь и поспешила прочь из шатра.

– Спокойной ночи, мадемуазель де ла Круа. Надеюсь, вы хорошо накормили эту тварь?

– Полагаю, что да, – сухо сказала Мари-Жозеф, едва ответив на его поклон.

Она стала взбираться по Зеленому ковру, мимо усеянных каплями росы нескончаемых цветов в кадках, к безмолвным фонтанам. Прежде она никогда не боялась животных, и сейчас страх глубоко ее опечалил. У нее до сих пор ныло запястье, на котором сомкнулись когти морской твари. Однако русалка отпустила ее, а ведь могла бы в клочья изодрать ей руку, навсегда оставив шрамы.

Песня русалки неслась следом, мрачная и неблагозвучная. Мари-Жозеф вздрогнула. Перед нею белоснежными призраками возвышались статуи, а их тени черными омутами пятнали тьму. Блаженство и гордость Мари-Жозеф растворились в яростной музыке русалки.

«Ив?..» Перед нею стоял ее брат, бледный как мрамор, бледный как смерть, с его ладоней, с его лба сочилась кровь. Она увидела его столь же отчетливо, как будто песня русалки претворилась в свет, но спустя миг видение исчезло.

Песня смолкла.

– Ив?! Где ты?

Внезапно хлынувшие слезы размыли и ярко освещенные окна дворца, и пламя факелов. Она отерла глаза тыльной стороной ладони, подхватила повыше юбки и бросилась бежать.

Мари-Жозеф мчалась к дворцу, по ее лицу струились слезы, туфли промокли от росы. Однако у нее хватило присутствия духа взбежать по черной лестнице в надежде, что ее никто не заметит.

«Надо перестать, – лихорадочно соображала она, – надо перестать плакать, надо идти, а не бежать, надо идти торжественным, размеренным шагом, едва касаясь юбкой пола, чтобы никому не дать повод сказать: „Вот крестьянка, подобрала юбки выше колен!“»

Она взбежала по узким ступенькам на чердак, едва сдерживая рыдания, судорожно хватая ртом воздух, и распахнула дверь в комнату Ива, освещенную одной-единственной свечой. Ив застегивал рясу, а рядом нетерпеливо переминался с ноги на ногу лакей в королевской ливрее.

Мари-Жозеф влетела в объятия брата.

– Сестра, что случилось?

Он прижал ее к себе, и само его живое присутствие было ей утешением.

– Мне привиделось, что ты умер, мне показалось…

– Умер? – переспросил он. – Ну вот еще! – Он улыбнулся. – Даже не сплю, хотя и очень хотел бы. Что тебя так напугало?

– Ваша милость… – напомнил слуга.

– Хорошо, иду, уже иду.

Ив снова обнял ее, живой, теплый, надежный. Он достал платок и отер слезы с ее щек, как будто они вернулись в детство и она вновь стала маленькой девочкой, ударившей ножку о камень.

– Мне показалось…

Видения, представшие ей во мраке сада, рассеялись в свете свечей в его комнате.

– Я кормила русалку…

– В темноте? Ничего удивительного, что ты так испугалась. На будущее не стоит ночью гулять по саду в одиночестве. Бери с собой Оделетт.

– Ты прав, наверное, это все из-за темноты, – согласилась Мари-Жозеф, не переставая думать: «Как странно, раньше я никогда не боялась темноты».

– Ваша милость, прошу вас…

– Не называйте меня так! – осадил Ив лакея. – Иду.

– Куда ты? – спросила Мари-Жозеф.

– К его величеству. Препарировать русалку.