Дочь короля Эльфландии

И вот однажды утром Орион явился к голубятне спозаранку и окликнул Лурулу, и тот выгнал собратьев за порог, и они поспешили на псарню, и Орион распахнул двери и всех повел на восток через меловые холмы. Гончие держались вместе, а тролли, вооруженные хлыстами, бежали рядом, – так несколько колли пасут стадо овец. Отряд отправился к границе Эльфландии, дабы подстеречь единорогов, когда те выйдут из сумерек попастись вечером на земной траве. И едва земной вечер смягчил очертания ведомых нам полей, охотники добрались до опаловой границы, что отгораживает те поля от Эльфландии. Там затаились они, поджидая могучих единорогов, пока над Землею сгущалась тьма. Подле каждой гончей стоял тролль, правая рука тролля лежала на загривке либо на боку пса, успокаивая его и унимая, и удерживая на месте, в то время как левая рука крепко сжимала хлыст. Необычный отряд замер у живой изгороди; по мере того как угасали последние отблески света, неподвижные силуэты казались все темнее. Когда же земные угодья померкли и стихли достаточно на придирчивый единорожий вкус, статные создания тихо проскользнули сквозь сумеречную преграду и далеко зашли в земные поля, прежде чем тролли позволили своим гончим тронуться с места. Потому, когда Орион подал сигнал, охотники с легкостью отсекли одного из единорогов от его эльфийского дома и погнали всхрапывающую добычу через те поля, что отданы в удел людям. И вот над магическим галопом гордого зверя, и над гончими, опьяненными волшебным запахом, и над подпрыгивающими, едва ли не парящими в воздухе троллями сомкнулась ночь.

Когда же галки, что расселись на самых высоких башнях Эрла, приметили над заиндевелыми полями алый ободок солнца, Орион спустился с холмов вместе со своими гончими и троллями, неся превосходную голову, лучше которой охотнику за единорогами и желать нечего. Очень скоро гончие, усталые, но довольные, свернулись в своих конурах, а Орион улегся в постель; тролли же на своей голубятне понемногу начали ощущать то, что ни один из них, кроме Лурулу, доселе не чувствовал, – тягостное, изнуряющее бремя времени.

Орион проспал весь день, а вместе с ним и гончие; ни одному псу не было дела, с какой стати он спит и как именно. Троллей же одолевало беспокойство: они изо всех сил старались заснуть как можно быстрее, в надежде защититься хотя бы отчасти от яростного натиска времени, – гости из Эльфландии опасались, что время уже угрожающе подступило к ним. А вечером, пока все они спали – гончие, тролли и Орион, – в кузнице Нарла снова сошелся Парламент Эрла.

Из кузницы во внутренние покои прошествовали, потирая руки и улыбаясь, двенадцать стариков – пышущие здоровьем, разрумянившиеся от резкого северного ветра и собственных развеселых предчувствий: очень довольные тем, что правитель их наконец-то проявил себя чародеем, они предвидели великие события, что грядут в Эрле.

– Соотчичи, – обратился Нарл ко всем собравшимся, называя их так по древнему обычаю, – разве не наступили для нас и для нашей долины отрадные дни? Глядите: все сбывается, что замыслили мы встарь. Ибо правитель наш воистину наделен магией, как мы того и желали, и волшебные твари явились к нему из нездешних угодьев, и все они повинуются его воле.

– Воистину так, – подтвердили все, кроме Гасика, торговца скотом.

Деревушка Эрл, маленькая и древняя, лежала вдали от наезженных путей, запертая в глубокой долине; ни малейшего следа не довелось ей оставить в истории; но двенадцать парламентариев всей душою любили свое село и мечтали его прославить. Теперь же возликовали они, внимая словам Нарла.

– Какая другая деревня, – молвил кузнец, – сносится с нездешним миром?

Но Гасик, хотя и разделял радость односельчан, все-таки поднялся на ноги, едва общее ликование слегка поутихло.

– Немало невиданных тварей, – молвил он, – нагрянуло в нашу деревню из нездешних угодьев. Может статься, смертные люди и обычаи ведомых нам полей все-таки лучше.

Однако Отт и Трель с презрением отнеслись к подобным речам.

– Магия не в пример лучше, – объявили все.

И Гасик снова замолчал и более не поднимал голоса против столь многих; и по кругу заходили чаши с медом, и все принялись толковать о славе Эрла; и Гасик позабыл о своем дурном настроении и о страхах, дурным настроением подсказанных.