Дочь Лебедя

Когда я паковала вещи, чтобы освободить эту огромную квартиру-апартаменты, я нашла урну с прахом Джулии. Она стояла в плотной картонной коробке в гардеробе. Я взяла с собой два чемодана одежды, коробку книг и положила урну в маленькую сумку.

Мы выехали из апартаментов ровно через четыре года после смерти Джулии. В тот вечер мы поужинали с отцом в «Куполе», хотя он уже так давно не ходил по ресторанам! Он возненавидел выходить из дому, поскольку боялся столкнуться с людьми, которые знали его раньше. Но дома не было еды, и я решила, что это может нас развеселить.

Когда я выходила из комнаты, то потушила ароматную свечку, горевшую в гостиной. В стаканчике оставалось несколько сантиметров зеленого воска, и не было смысла зря переводить его. У меня разболелась спина и шея от того, что я двигала мебель и паковала ящики. На улице было сыро, у меня также начали болеть и руки. Мы стояли у дверей дома и молча ждали такси. Мы стояли возле этой двери в последний раз. Новый адрес казался мне нереальным, какой-то выдумкой, но все было уже упаковано и мы могли переезжать. Я почти поверила, что мы потеряли все, но мой отец считал, что здесь какая-то ошибка. Я уже распрощалась с мыслью о счастливой жизни, подобные надежды годны были разве что для шлюх. Я уже не выезжала из Парижа два года. С тех пор, как ушел Мишель, мы перестали путешествовать. Когда я вернулась к отцу, моя жизнь по моей доброй воле сузилась до занятий хозяйством и домом. Потом вдруг, почти незаметно, мои занятия сузились до усилий, чтобы мы просто могли выжить.

Мужчина за соседним столиком заказал устриц, мы же ели хек — он был самым дешевым.

— Жемчуг выглядит таким красивым, — заметил отец, когда я прикоснулась к бусам. Теперь я не боялась носить украшения Джулии, те, что еще остались. С изумрудами мы распрощались давным-давно, когда штрафы и плата адвокатам съели все остальное в лавке. Потом мы проели две бриллиантовые броши, ожерелье из аметистов — неважный вклад в бюджет, — его хватило нам лишь на два месяца, — и кольца с сапфирами. Именно тогда я и отпустила Нгуена.

Мы пили Божоле, а отец жаловался.

— Мы могли бы заказать Романе-Конти, — мечтательно заметил он, его глаза так и шарили по залу. Я увидела, как сзади его по проходу идет Блелот, чья лавка процветала на набережной Вольтера; он был главным конкурентом и врагом отца и всегда получал то, что хотел. Блелот увидел меня, я ему улыбнулась, и он сказал:

— Привет, Флоренс, как жизнь?!

Отец тоже изобразил улыбку, оскалив зубы.

— Салют! — прокричал он, и Блелот даже отпрянул назад, так как отец крикнул очень громко, потом похлопал его по плечу.

— Как дела? — спросил он. Отец в ответ лишь кивнул и улыбнулся.

— Садитесь и выпейте с нами, — сказал отец и обратился ко мне: — Ну, где же наше шампанское? Боже, как плохо они стали здесь обслуживать!

Я ждала, что станет делать Блелот. Если он присядет к нашему столику, мне придется заказать шампанское — бутылку «Дом Периньон» за четыреста двадцать франков, чтобы отец мог доказать, что у него все в порядке. Остроносая женщина в мехах, которая была с Блелотом, пожала руку отца и любезно кивнула мне. Она взяла его за руку.

— Нам нужно идти. Выпьем в следующий раз, — сказал Блелот по-английски.

— Тебе не следовало делать этого, — сказала я, когда они ушли.

— Почему бы и нет, он нормальный парень, — заметил отец.

— Ты же его ненавидишь, — возразила я.

— Флоренс, почему ты всегда вмешиваешься не в свое дело? — спросил он и положил в тарелку кресс-салат. Он сжал кулаки, улыбка пропала.

— Мы не можем позволить себе лишние траты — вот почему, — сказала я.

— Я никогда не брал ни одного твоего пенни. Понимаешь, ни одного!

— Я обещаю больше не вмешиваться в твои отношения с друзьями, — тихо сказала я.

— Ты считаешь, что это я во всем виноват, поэтому ты взяла на себя право вести себя как жандарм. Но я никогда не брал ни одного твоего пенни, — повторил он.

— Если кухня будет в темно-синих тонах, ты не думаешь, что там будет слишком темно? — спросила я.

Я научилась отвлекать его новыми идеями, когда он начинал себя вести подобным образом. Он клевал на наживку и начинал размышлять.

Некоторое время все было более или менее нормально.

Я дала девушке на чай в гардеробе пять франков, хотя нужно было дать десять. Но если я дам ей десять, то мы не сможем поехать на такси. А идти пешком слишком холодно.

Пальто отца было темно-зеленого цвета, элегантное и дорогое. Это пальто оставил отцу Мишель. Он донашивал все вещи, которые Мишель не взял с собой, возвращаясь в Прованс. И скоро я начала делать то же самое. Я тратила деньги только на колготки, так как я гордилась своими ногами. А так я с удовольствием носила мужские кашемировые свитера со скромным вырезом, мягкие просторные рубашки. В них было так приятно и удобно.