Дочь лесника

Глава семейства сделал шаг в нашу сторону и произнес коротенькую, минуты на полторы, речь. Насколько я что-то понимал в языках, такого мне слышать не приходилось. Там, дома, я бы с ходу определил большинство европейских языков. Да-да, даже не понимая того же португальского, я бы определил, что говорят именно по-португальски. Да что там, я бы отличил, скажем, шведский язык от норвежского или датского! А тут — нет. Хотя больше всего речь лесного патриарха напоминала баварский диалект немецкого — совершенно невероятную передачу характерного тевтонского лая исключительно мягким, даже слегка певучим тоном. Но ни одного знакомого слова! Закончил он совсем уже торжественно, должно быть, произнося какую-то ритуальную, освященную вековыми обычаями, фразу. Ну точно, в самом конце он протянул вперед и несколько в сторону правую руку, держа раскрытую ладонь книзу, будто кладя ее на священную книгу, и возгласил: «Гвенд!». «Гвенд!» — нестройным хором повторили все, за исключением младенца на руках молодой матери.

Ответную речь от имени и по поручению попаданцев толкнул я. Ну не то, чтобы прямо уж так по поручению, скорее, просто первым сообразил.

— Мы от всей души благодарны тебе, добрый хозяин, за гостеприимство. Здесь мы не по своей воле, но, став твоими гостями, принесли с собой мир и дружбу. Да благословит Господь твой дом и твоих ближних! — и пусть хозяин не понял моих слов, но вот честное слово, общий их смысл и настрой уловил и принял. Ну и в завершение я приложил правую руку к груди и поклонился, надеясь, что это старинное выражение признательности и благодарности здесь поймут. С секундной задержкой мой жест повторили Николай и Сергей с Алиной.

Хозяева нас поняли, но официальная часть на этом не закончилась.

— Корнат. Корнат Триам, — хозяин приложил руку к груди, представился, стало быть.

— Таани, — он показал рукой на жену.

— Фиарн, — рука простерлась в направлении сына.

— Касси, — в направлении его жены.

— Лоари, — пришла очередь нашей лесной всадницы.

— Тирри, — с широкой улыбкой патриарх показал на младшенькую. Девчушка, услышав свое имя, тоже радостно улыбнулась.

— Корнат, — на этот раз он отступил назад и осторожно коснулся рукой свертка на руках Касси.

Ага, стало быть, внук в честь деда назван. Ну что ж, традиция и для нас не чужая. Ну да о традициях потом подумаю, сейчас надо представляться самим.

— Федор. Федор Мельников, — назвал я себя и легонько толкнул локтем Николая — давай, мол, продолжай.

— Николай, Сечкин, — подхватил он.

— Сергей Демидов, Алина Демидова, — Серега поспешил приделать Алине свою фамилию, обозначив ее женой. Та аж засияла.

Корнат что-то сказал дочери, та кивнула, и семья Триамов разошлась по сторонам. Сам Корнат с сыном направился к одной из хозяйственных построек, женщины с детьми зашли в дом. Лоари, зайдя на крыльцо, все с той же доброй улыбкой пригласила в дом и нас.

Не скажу, что день был таким уж жарким, но деревянный дом — это деревянный дом. С первого же шага через порог меня мягко обвеяло приятной, какой-то живой прохладой и удивительно приятными ароматами, которые я, городской житель, даже не могу назвать. Внутреннее убранство дома роскошью, ясное дело, не поражало, но и бедно не выглядело. Если я правильно помнил, в нашем прошлом что у нас, что на Западе семьи примерно такого достатка часто жили в общих помещениях, иногда дома делились на мужскую и женскую половины. Или нет? Впрочем, не так и важно. Здесь, похоже, разделялись все же по комнатам. Во всяком случае, Лоари провела нас на второй этаж, где две комнатки нашлось и для нас. Новоявленным супругам Демидовым досталась одна, нам с Николаем другая. Тесноватая комнатушка, большую часть которой занимали две широких лавки из толстенных досок, да деревянный окованный железом сундук. Зато было небольшое окошко из маленьких толстых стекол в деревянной раме, выходившее во двор. Лоари ушла, мы с Николаем принялись осматриваться. Помимо названной мебели, по стенам были вбиты несколько железных крюков, не иначе как для развешивания одежды, на полу имелся плетеный из веревок коврик, но нас обоих больше всего заинтересовал осветительный прибор. Прибор этот висел на одном из вбитых в стену крюков и чем-то напоминал керосиновую лампу, но именно что напоминал. Латунная конструкция со стеклянной трубой и матерчатым абажуром на проволочном каркасе заправлялась, судя по запаху, растительным маслом. На маленькой полочке рядом с лампой лежал коробок спичек, вот он-то нас просто потряс.