Дочь любимой женщины

– А то. Вы же ее знаете. Вы же сами говорили, что она вас мучила. И меня тоже. Ей все время всё не так. Ужасно, – Лена села на пол и погладила сумку. – Все время недовольна. Все время в плохом настроении. С утра пораньше. Ей наплевать, что воскресенье, например. Или даже что праздник! Или что я дико устала! То белье не постирано, то кровать не застелена, то посуда из машинки не вытащена, то йогурт засох у компа. На себя бы посмотрела…

Лена хлюпнула носом.

Виктор Петрович улыбнулся:

– Да. Ваша мама… или все-таки «твоя»?

– На «ты», на «ты», пожалуйста!

– Твоя мама любила гасить окурки в яблочные огрызки. Она курила и ела яблоко. А пеплом посыпала яблочный откус. Давала мне попробовать. Был какой-то особенный вкус. Мне нравилось, что она такая…

– Раздолбайка? – спросила Лена.

– Такая легкая. Такая… выше мелкого быта.

– Я тоже легкая! Я тоже выше мелкого быта! – закричала Лена. – А она ко мне прикапывается. И все время врет. Я ей показала эту фотку, где вы втроем, – Лена вскочила, из маленькой сумки достала альбом, раскрыла. – Я говорю: это мой отец? Она говорит: отвяжись. Я говорю: где он? Она говорит: сдох, наверное. Я говорю: врешь! Она говорит: а хоть бы и вру… Ну вы хоть скажите!

– Твой папа был очень странный человек, – осторожно сказал Виктор Петрович. – Его отец, то есть мой дедушка, устроил ему квартиру. Двухкомнатную, рядом с метро «Кузьминки». А он ее в девяностые продал и купил подержанный «мерседес». Какой дурак! Но тогда были такие дураки. Меняли квартиры на подержанные иномарки. Вот. Потом, говорят, связался с бандитами. А потом на машине кого-то сбил. Сел в тюрьму. И там, кажется, умер.

– А вы откуда знаете?

– Мне твоя мама сказала. Вот тогда вечером.

– Просто глупый, – вздохнула Лена. – А может, он жив и еще найдется. Мне все равно его жалко. Потому что он красивый и несчастный.

– Лена, – сказал Виктор Петрович, – а ты вообще его знала? Видела хоть раз?

– Нет.

– Ты знала, кто он, откуда, как его зовут?

– Нет.

– Почему ты решила, что это он?

– Догадалась. Потому что я видела у нее эти фотографии. В смысле, фотографии вот этого человека. То есть даже парня. Потому что молодого.

– У нее они что, на столике стояли, в рамочках? – Виктор Петрович сделал пальцами в воздухе три квадрата в рядок.

– Нет. Я у нее в шкафу нашла. Глубоко! – засмеялась она.

«Нехорошо! Нехорошо копаться в чужом шкафу, хотя бы и в мамином», – подумал Виктор Петрович, но вслух сказал:

– Ну хорошо. А почему ты про меня решила, что я имею какое-то отношение?

– Мама сама сказала.

– Сама? Что она сказала?

– Ой, ну все очень просто. Когда мама вас ждала, ну, когда вы к ней потом приехали, а она меня выперла, помните? Она сказала: «Пойди на ночь к подруге, ко мне придет человек, которого я любила всю жизнь и до сих пор люблю…»

– Вот прямо так и сказала? – Виктор Петрович чуть не задохнулся.

– Не берите в голову, – отрезала Лена. – Она врала, конечно же. Но я сначала тоже, прямо как вы сейчас, ах-ах-ах… Мамочка, это мой папа? Я же всю жизнь бесилась, что я мало что без папы, мало что каждые полгода в коридоре новые мужские тапочки. Я, главное, не знаю, кто мой папа. Я всегда ждала, что он появится. Потом перестала. А в этот раз вдруг снова. Как-то пробило! Мамочка, это мой папа? Нет, говорит. Но это человек, который знал твоего папу. Поэтому я вас на самом деле подстерегала у подъезда. Поэтому я с вами легко поехала, поэтому я с вами целовалась. Включите логику!

– И поэтому потом ты залезла ко мне в сейф, – Виктор Петрович постарался изобразить лицом и голосом брезгливое негодование. – А зачем ты взяла ключи с собой?

– Чтоб вернуть альбомчик, когда вас дома не будет.

– Ага. Ну, давай их сюда.

– Они там, в двери торчат, – Лена упрыгала в коридор и тут же вернулась. – Вот, пожалуйста.

Виктор Петрович сел на корточки, открыл дверцу шкафа, отпер сейф, положил туда альбом, запер снова.

– Ну что, мир? – она приблизилась к нему, заглянула в лицо.

Виктор Петрович отвернулся и молчал.

– Ага! Ведь я украла у вас ключи, да? То есть я ко всему прочему еще и воровка? Ну, тогда убейте меня! – сказала Лена и довольно-таки глумливо расстегнула две пуговицы на кофточке. – Найф есть? Или ган?

– А?

– Бе! Я уже украла ваши ключи. Я в ваш сейф уже залезла. Это уже случилось, – говорила она, сильно напирая на слово «уже». – Уже нельзя сделать так, чтобы этого не было, потому что это было, понятно? То есть вам нужно с этим жить. А меня – простить. Или убить, если вам так будет легче.

– Я подумаю.

– А пока вы не решили – давайте снова целоваться. Можете вообще сделать мне предложение, между прочим. Я же вам не дочка!

– Ты мне двоюродная сестра. Твой папа – сын моего дедушки. То есть брат моего папы. То есть мой дядя. А дочка дяди – это двоюродная сестра.