Дочь мадам Бовари

«Он – старый», – Берта проводила его взглядом из-под опущенных ресниц. Как только закрылась дверь ванной, она открыла глаза и с облегчением вздохнула. Притворяться спящей не было уже сил – хотелось обернуться к лежащему рядом мужчине и спокойным ровным голосом произнести: «Все было замечательно, но мне пора». Берта сейчас не понимала, зачем она вчера согласилась с ним пойти в гостиницу, почему не поинтересовалась, куда он без всяких объяснений пропал на неделю, и она не понимала своего недавнего горя. Сейчас она пыталась сообразить, как выйти из положения, – отношения эти ей были не нужны, а переживания минувших дней оказались не чем иным, как возмущенным женским самолюбием.

Берта мучительно старалась затолкать в самый дальний угол памяти свои ночные неловкие движения и торопливый сюсюкающий шепот Саймона. «О господи, и зачем я только пошла за платьем перед отъездом! Надо уехать в Лондон». Берта вскочила и стала быстро одеваться. Ей хотелось как можно скорее убежать от этого душного номера, от белых простыней, испачканных капельками ее крови и старательно прикрытых ею же одеялом, от запаха терпкого мужского одеколона, который когда-то ей казался восхитительным, а теперь навязчивым и почему-то неприличным.

Из гостиницы она вышла незамеченной, тайком от Саймона, который, приняв душ, старательно шепотом по телефону врал жене, пытаясь объяснить, куда он так внезапно исчез.

Неделя в Лондоне пролетела быстро – Егор с друзьями устроили ей отличные экскурсии по старому городу, сводили в музеи, по вечерам затевали шумные вечеринки. Берта чувствовала себя прекрасно – история с Саймоном Плантом завершилась так, как она и хотела. Теперь она смотрела на мужчин, как коллекционер на предметы искусства, заплатить высокую стоимость имеет смысл лишь при гарантии получения в будущем приличных дивидендов.

– Ты изменилась, – Егор потягивал пиво и смотрел, как Берта, уютно устроившись в кресле, листает журнал.

– Неужели так заметно? – она улыбнулась.

– Что – заметно? – не понял Егор.

– Заметны изменения.

Егор пожал плечами. В эту их встречу Берта его удивляла своей раскованностью и громким смехом. Она очень переменилась – это была уже не вчерашняя десятиклассница. Сейчас перед ним сидела уверенная девица, которая оценивающе посматривала на мужчин и не замечала ревнивых взглядов женщин. Ее английский стал беглым, она подправила произношение, и Егор видел, что ее принимают за гостью из какой-нибудь англоговорящей страны. Ему льстило общество такой красивой девушки. К тому же его обнадеживало, что она сама его разыскала и предложила эту неделю провести вместе. При этом она настояла, что жить будет в гостинице.

– Я все-таки совсем не знаю Лондон, – произнесла она так, что Егор был готов забросить все дела и служить при ней экскурсоводом.

Ее возвращение в Бат и появление в школе почти повторили ситуацию трехнедельной давности. Только теперь настал черед переживать Саймону Планту. Они встретились в одной из аудиторий, и ее неприятно удивило возмущенно-брезгливое выражение его лица. Она не смогла себе отказать в удовольствии повести себя точно так же, как вел себя он, и ограничилась любезно-равнодушным приветствием. «Зря он так. Я не заслужила брезгливости, не воспользовалась ни его влюбленностью, ни тем, что он фактически меня соблазнил», – думала она, наблюдая за тем, как преподаватель старательно отводит взгляд. Относительно «соблазнил» – это она, конечно, преувеличила, но в целом его поведение уважения у нее не вызвало. Она решила, что поступила правильно, «использовав» Саймон Планта. Само событие, превращение ее в женщину Берта не воспринимала как что-то, о чем следовало много размышлять. Случилось и случилось.

Навестить родных она смогла только на пасхальные праздники. Накануне отъезда, набегавшись по лондонским магазинам и накупив подарков, Берта позвонила Егору.

– Как ты смотришь, если я у тебя остановлюсь? У меня самолет только послезавтра, не хочется в Бат возвращаться, – Берта эти слова произнесла так, словно спрашивала о том, где купить тростниковый сахар.