Дочь мадам Бовари

Саня, хоть и хотел бы услышать что-то вроде: «Что ты, я думаю только о тебе!», все равно вздохнул с облегчением. Он уже успел заметить, что Берта изменилась – в ней появилась «цепкость» – внимательный взгляд, настойчивое женское кокетство и грация, присущая молодым женщинам, уже знающим себе цену. Еще он заметил, что она как-то быстро перевела разговор на другую тему. «Что ж, сам виноват! Еще тогда было ясно, что за «пацана» замуж не пойдет. Ну, ладно, будем завоевывать!» Саня уже парковал машину рядом со своим новым офисом.

– Не возражаешь, зайдем на минуту. Кое-что уточнить надо. А потом поедем погулять и пообедать.

Берта не возражала. Она вдруг поняла, что мудрец, написавший, что легко спрятать ненависть, трудно скрыть любовь, но всего труднее скрыть равнодушие, был прав. Саня, при всех изменениях, которые с ним произошли, не вызывал у нее ничего, кроме спокойного удивления. И это удивление было доброжелательно-нейтральным.

Офис Сани, его оформление, количество сотрудников и то, как Саня с ними разговаривает, – все это Берту удивило. Перед ней был деловой человек, строящий свой бизнес не «по понятиям», а по разуму. И судя по всему, подчиненные это ценили.

В свое время Саня стал бандитом от скуки и по недомыслию. В нем не было жестокости, не было тупой вероломной агрессии и не было жадности. Он даже романтики особой не видел в том образе мыслей и действий, которые были приняты в его кругу. Сане была интересна «финансовая интрига» как таковая. В глазах соратников он выглядел чуть ли не трусом – в потасовках не участвовал, «банда на банду» не ходил и оружия при себе не носил. Попытки обратить его в «веру» успеха не принесли.

– Пацаны, на ваучерах и пирамидах люди больше зарабатывают, чем при помощи восьмого калибра. А потом, сравнительно безопасно…

И действительно, пока самая бойкая верхушка залечивала раны в Карловых Варах и Баден-Бадене, Саня финансово интриговал. Эти интриги были весьма эффектны и эффективны – братва оценила и оставила Саню в покое. Больше никто не предлагал ему поучаствовать в разборках. Саня наслаждался – сложные схемы займов, выпуск «ценных» бумаг, которые почти ничего не стоили, мнимое акционирование предприятий и прочие «чудеса». Мук совести Саня не испытывал, ведь он никого не убивал. Постепенно его положение – немного в стороне от разбойного мейнстрима – упрочилось.

В уголовном деле на их группировку ничего не говорилось о его совещательно-консультативных функциях и особенно подчеркивалось его неучастие в разбоях. Этот факт и помощь отца спасли его.

Личная жизнь Сани вмещалась в короткий и почти безрадостный отрезок между домом любовницы Валентины и сауной, где ребята развлекались и совещались по выходным. В сауну приезжали веселые дорогие девочки, недорогими друзья Сани торговали сами. В душе же он был верен своей детской любви по имени Берта. Впрочем, это была даже не любовь, а мечта – мечта о собственном доме, жене – красивой умнице, обязательно с сильным характером – на униженных и потерявших себя женщин он нагляделся вдоволь. В перспективе виделись и дети, но пока Саня четко представлял себе только жену.

В Берту Саня был влюблен еще с тех пор, как она маленькой девочкой приехала в их город. Девочку эту всегда обступали родные, которые словно щитами ограждали ее от возможных жизненных неприятностей и, судя по всему, заодно и от радостей. Девочка, несмотря на многочисленную родню, казалась одинокой. Саня был старше и как-то раз, встретив Берту с отцом, заговорил с ними.

– Не бойтесь отпускать ее в школу одну. Мы на одном этаже учимся, я присмотрю за ней.

Произнеся это, Саня так смутился и покраснел, что на его глазах выступили слезы. Он собрался было отойти, но его остановили:

– Спасибо, теперь я буду спокоен за свою дочь, – отец Берты протянул руку Сане.

И хотя девочку по-прежнему провожали, Саня был горд своим поступком и чувствовал себя ответственным за Берту.

В ней Сане нравилось все – глаза, аккуратное форменное платье, длинные ноги – очень долго Берта была выше на целую голову. Но в особенности ему нравилась ее коса – тугая, из белых, выгоревших на солнце волос. В старших классах, когда Берта стала красавицей, ухаживания Сани приобрели несколько деспотический характер, на правах сильного он «выдавил» всех возможных конкурентов. Сам же он неустанно следовал за ней.

Взрослея, Саня приглядывался к семье Берты, к ней самой и сделал для себя вывод, что с этими людьми можно жить только по их законам. Это Сане нравилось, как нравились и сами законы. В его доме частые материнские слезы, отец, пренебрегающий вежливостью и уважительными манерами по отношению к близким, громкие ссоры – все это создавало ощущение угрожающей зыбкости. Потом отец оставил мать, и в эту брешь в семейных стенах потянуло хулиганским, почти бандитским сквозняком. Саня зажил своей жизнью как черновой, постоянно держа в мыслях ту самую «жизнь набело», которая будет в будущем с повзрослевшей Бертой.