Дочь моего друга

— Что это, а? — Я тычу в куклу, и девчонка дергается, словно ее ударили. Знаю, что голос звучит грубо и обвиняюще, но сейчас я не могу его контролировать, потому что я ни хера не в порядке. Да нет, чушь это. Не может она. Не бывает так. В книжках, в кино сопливых бывает, но в жизни нет.

— Отдай, — Яна шагает ко мне и протягивает руку. Спектакль она полностью провалила, потому ее пальцы дрожат, а глаза краснеют.

— Ян, что это?

— Отдай, я сказала.

И мне словно дают под дых, потому что по ее щекам начинают катиться слезы. — Отдай, — и хотя ее голос звенит, вопреки всему он твердый. — Это мое.

И я, конечно, куклу отдаю и, оставив Яну стоять посреди комнаты, выхожу из квартиры. Просто потому что не могу в ней больше находиться. Внутри творится полная неразбериха, в груди ноет, словно к ребрам крюки привязали и тянут. Я даже не помню, как сел в машину и как мы тронулись с места. Раздавшийся телефонный вызов принимаю на автомате, но, что говорит человек на том конце провода, не слышу. 

Илья часто полушутливо-полувсерьез говорил, что я непробиваемый мудак и у меня нет чувств. Чувства у меня, конечно, есть, просто привычные вещи меня не трогают. Одногруппник наш с Серегой, Машков Алексей, в прошлом году у себя в кабинете застрелился по причине банкротства и краха фирмы. Ни жалости к нему, ни сожаления о его судьбе я не испытывал. Были непонимание и раздражение: как можно себя порешить, когда у тебя ребенок годовалый и жена остались? Деньги всегда можно еще заработать, была бы голова на плечах. И так во многом: свадьбы, похороны, крах чужих жизней, дети, больные ДЦП — не берет меня, хоть тресни. Но однажды, когда я поздно вечером домой возвращался, пацана-первоклассника у себя во дворе со щенком увидел. Собаке, оказывается, лапу машиной перебило, и паренек его подобрал. Тогда первые заморозки были, на улице дубак, а тот его под куртку засунул, и так они на лавке вдвоем и сидели. Оказывается, домой он его не нес, — у матери аллергия, и хотел продержать его в тепле подольше, потому что боялся, что тот до утра не доживет. Вот тогда меня до костей пробрало. Не из-за щенка, а из-за пацана. Маленький такой, а настоящий мужик. Двортерьера этого я тогда себе забрал, а пацана Петр домой подвез и матери сдал. Пса не оставил — куда мне. Назвали этого кабана Борисом и поселили у Илюхи на даче. Там до сих пор живет, соседей лаем раздражает.

И вот сейчас девочка Яна попала в самое сердце. Болевых участков там совсем немного, один, и тот размером с пятак, а она, как снайпер, прямиком в него саданула. Потому что именно там сейчас болит.

— Останови возле вон той тошниловки, Петь, — киваю в обшарпанную вывеску «Кафе-бар».

Петр смотрит на меня с удивлением, дескать, куда тебя понесло? На воздух мне хочется и выпить. Не Хеннесси, не Курвуазье, а говна какого-нибудь за сотку, чтобы утром тошнило и башка болела. 

Правильно, что ушел. Правильно, что уволилась. Не надо ей такого.

16

Андрей

— Статью я в «Светской жизни» заказала. Твое интервью будет на развороте. И я все же настаиваю, чтобы ты дал согласие на размещение своей фотографии на обложке. Люди за это большие деньги платят, а нам бесплатно предлагают, — губы Нади расплываются в улыбке, и она многозначительно поднимает брови. — Я снимки видела, Андрей. Просто блеск. Ты со своей внешностью бизнесмена-модели можешь каждый месяц в каталоге сниматься.

Скажи кто-нибудь другой столь сомнительный комплимент моему образу, меня бы своротило, но я знаю, что у Нади мысль в правильном направлении работает. Эта женщина привыкла из любого подходящего материала извлекать выгоду и не может не воспользоваться удачным вариантом для поддержки пиар-компании.

— Ладно, делай, раз надо.

Надя улыбается еще шире, записывая на свой счет еще одну победу, и переходит в более решительное наступление.

— Слушай, а партнер твой? Вы же вместе проект ведете? Его бы тоже подтянуть.

— Нет, Надь. Ни к чему Семена лишний раз в прессе светить. Сразу набегут правдорубы идейные с криками о том, как он в девяностые конкурентов гасил. Нам этого не надо. Медийным лицом должен быть я один.

— Да, ты правильно говоришь — ни к чему, — Надя отставляет опустевшую чашку в сторону и смотрит на меня вопросительно: — Сегодня к тебе или ко мне?

— Сегодня мы по домам разъедемся, — я делаю знак проходящему официанту и лезу в карман за бумажником. 

Надя едва заметно хмурит брови и, не дождавшись объяснений, кивает и берет с соседнего стула сумку.

— Тогда завтра я пришлю тебе снимки на утверждение.

— Выбери любой, Надь. Доверяю твоему вкусу.

— Договорились, — она поднимается и в течение нескольких секунд разглаживает несуществующие складки на брюках. — Ну тогда звони, как посвободнее будешь.