Дочь моего друга

 — Настроение в порядке. Вчера весь день провела с папой на даче. Еще разговаривала с его лечащим врачом по скайпу: два месяца ему стоит находиться под наблюдением. Соблюдать диету и побольше гулять. Вчера вот по роще с ним бродили, воздухом дышали.

 — Хорошо, — все, что я могу ответить.

 — Андрей, — Яна тянет руку через стол и кладет на мою ладонь. Мне такой жест не нравится — есть в нем что-то утешающее, а я терпеть не могу утешения. — Я бы предпочла проводить с тобой каждую минуту своего дня, но и папу оставить тоже не могу: ему сейчас нужна моя забота. От сиделки он отказывается — ты же знаешь, какой он упрямый. Если получится так, что эту неделю мы будем видеться чуть реже, просто знай, что это вовсе не потому, что я выбираю между вами. 

 — Я так и не думаю, Ян. Отец есть отец.

 — Спасибо. Еще я хотела попросить: давай отложим мой переезд к тебе ненадолго? Я хочу дать папе время свыкнуться с мыслью о том, что мы вместе. На самом деле, он не так критично настроен, как кажется на первый взгляд. Он был так одержим идеей самому подобрать мне парня, и ему нелегко принять, что я решила все без него. Я просто не хочу ранить его чувства.

 Я молча выслушиваю, как еще одно из моих предположений облекается в слова, и даю себе несколько секунд, чтобы обуздать вспышку раздражения. Очень хочется сказать Яне, чтобы она перестала тратить время на то, чтобы угодить Галичу, потому что это невозможно. Вернее, возможно при условии, что она расстанется со мной, но такой вариант нас обоих не устраивает. 

 Проблема в том, что мое время быть эгоистичным мудаком кончилось в лондонском лифте, и ничего хорошего из того, если я начну давить на нее, не выйдет. Надавлю я — в ответ надавит Семен, так по кругу, и случится то, чего я хочу меньше всего: Яна станет жертвой нашей разборки. Поэтому я, скрепя сердце и скрипнув зубами, соглашаюсь подождать.

 Эта неделя походит на мясорубку: помимо ежедневной текучки, Мишина и адвокаты прописались у меня в кабинете, часами обсуждая возможности выйти из партнерства с минимальными потерями. Звонила Кравцова, шокированная тем, что на шесть точек «Хлеб&Соль» прибыли здоровенные амбалы, выставили посетителей и вынудили персонал закрыть заведения по предписанию суда. Никакого предписания они, разумеется, не показали, но припугнули сотрудников прилично, так что спорить с ними никто не решился. На место сразу выехали мои юристы, зафиксировали нарушения наряду с показаниями очевидцев и фотографиями, и неустойку я так или иначе с Семена выбью через суд. Но его расчет, разумеется, ориентирован на удар по репутации заведения. 

 Звонок от исполнительного директора «Серпа и Молота» застает меня по пути на встречу с Казимом, лидером солнцевских. 

 — Срочное что-то? Я занят.

 — Склад на Калужском горит, Андрей Вячеславович. Пожарные уже выехали, но огонь быстро распространяется. Причину выяснить пытаемся…

 Я стискиваю челюсть, так что череп начинает трещать. Знаю я причину. Обиженный папа Семен. Сука, сука, сука…

 — Людей внутри нет? 

 — Рабочие сразу после задымления выбежали. Начальник смены сообщил, все, кто работал, находятся снаружи.

 Я отключаюсь и, сказав Петру разворачиваться в сторону Калужского шоссе, даю себе минуту, чтобы привести мозги в порядок. Все суммы и платежи по страховкам я по возвращении из Лондона лично проверил, потому что знаю методы Семена. В деньгах я, допустим, ничего не потеряю, но головняков поимею выше крыши: срывы поставок, суды, разборки с ментами. И самое паршивое в этом, что я в ответ его ударить не могу. Вернее, могу и хочу, но, блядь, есть же Яна, а Семен ее отец. Если я в ответ палить по нему начну, то всему точно придет пиздец. 

 Очередной звонок по телефону заставляет меня закатить глаза и не глядя взять трубку. За неделю я слишком привык получать только херовые новости. Но на том конце слышу голос Яны.

 — Привет, Андрей. Как дела?

 — Здравствуй, Ян. Средней тяжести. У тебя все в порядке?

 — Да… То есть не знаю. 

 — Не томи, Ян. Ближе к сути.

— Папе врач рекомендовал пройти реабилитацию в Израиле, и он предлагает мне поехать с ним. На работе мне положен двухнедельный отпуск, и я согласилась. 

 Я дышу. Дышу, блядь, потому что этот пятидесятитрехлетний мудак нагибает меня по всем фронтам. 

 — Андрей… — голос Яны виноватый и расстроенный, но от этого ни хера не легче. — Я тебя очень люблю. Он мой папа, я уеду всего на две недели. Он никогда ни о чем меня не просил...

 — Делай, как считаешь нужным, Ян. 

Лимит моего терпения на сегодняшний день подошел к концу, и прежде чем смогу наговорить чего-нибудь лишнего, я вешаю трубку.

34

Яна