Мне непривычно, но, видимо, здесь это как ходить по земле. Я уже летала, так что могу управляться с потоками воздуха, бьющими наотмашь по лицу и обтекающими моё тело холодными волнами. Стучат от холода зубы. Я и вправду не могу управляться ни с терморегуляцией, ни с регенерацией. Фигура дьявола не приближается, но и не удаляется. Это подстёгивает меня быть проворнее и быстрее, ну или хотя бы попытаться держаться так же, как и он. Напрягаюсь и ложусь на крыло, испытывая некий восторг от гонки по воздуху. Хочу догнать, налегаю, но замечаю, что Люцифер начинает снижаться. Все его действия говорят об уверенности и внутренней силе. Снизившись, он быстрым тяжёлым шагом приближается к ангелу и дьяволице. Еще одно моё усилие, и я пытаюсь выровнять амплитуду своих движений, чтобы мешком не упасть на землю. Стою поодаль, незаметная им обоим.
Пытаюсь не вскрикнуть, когда он сворачивает ангелу шею, как какому-то цыпленку, и притягивает к себе за крыло намеревающуюся было взлететь демона.
— Надо поговорить, — тяжелый взгляд и голос с хрипотцой, в котором чувствуется волнение, гнев, ненависть — все те сильные эмоции, которые он нарочно будил во мне во время тренировок.
Черноволосая девушка, сверкнув зелёными глазами, в ужасе взирает на него.
— О чём, Люцифер? — говорит она, и струящийся бархатистой негой льстивый голосок выдает его обладательницу с головой.
Вижу, как звереет Люцифер. Она, что, серьёзно думает умилостивить его своими женскими чарами? По напрягшейся спине и по тому, как его бицепсы вздулись, понимаю, что он в таком бешенстве, что ищу пути отступления для себя. Думаю, он бы не хотел, чтобы я сейчас была здесь, однако, я не в силах оторваться и уйти, словно бы пригвождена к месту.
— Давай к самой сути, Ости, я о ребёнке, — проговаривает он, наконец-то обуздывая свои эмоции.
— О каком? — невинно и спокойно.
Я чувствую вулкан, рвущийся из дьявола наружу, он отпускает её крыло подрагивающими руками и, уже сильно волнуясь, произносит:
— О нашем, о котором ты сообщила мне до того, как…
— До того, как ты перестал быть хозяином своей судьбы? Или утратил право на трон? А, или нет, погоди, Люцифер, ты просто стал одним из обыкновенных демонов, — она откровенно насмехается, смело смотря тому в глаза.
На предплечьях демона мигом вздуваются многочисленные вены, шея напрягается, а в разводах татуировок проскальзывает огонь. Я понимаю, что ещё чуть-чуть и под ним разверзнется бездна, и она поглотит черноволосую, носящую его ребёнка. Ребёнка одного из могущественных демонов в этой Вселенной. Но он смиряет себя ради того, кого сейчас носит внутри себя демон по имени Ости — ради своего дитя.
— Мы сейчас улетаем, Ости, и, как только ребёнок окажется на моих руках, ты вольна быть там, где ты хочешь и с кем, — он выговаривает фразу так, словно вбивает сваи в землю.
Дьяволица опрометчиво хохочет и её глаза сверкают презрением.
— Ребенок?! От слабака, который не смог победить Мальбонте? Который всё, что было у него, просрал? Который не смог удержать численное превосходство демонов, которые были за него, имея в остатке дьявольское меньшинство, кучку жмущихся друг к другу, жалких, всепрощающих ангелов и бесполезную армию тупоголовых непризнанных?!
— Завали. Нахуй. Своё. Ебало, — практически крик души. — Что ты сделала с ребенком, Ости?
Он схватил её за руку, сильно встряхивая, и багровея от гнева, видимо, теряя последние остатки самообладания.
— Тебе рассказать, как я его вытравливала из своего организма, как я его убивала, как то, что было внутри меня, отчаянно сопротивлялось? Надо отдать должное: он был бойцом…
Внутри меня всё дрожит от гнева и от отчаяния, я чувствую ту степень боли, которая сейчас переполняет Люцифера.
— Я не хотела быть тихой самоубийцей, как ваши с Астартой матери, выносившие вас и умершие во имя любви к своим детям… В конце концов, он сдался и вышел из меня бесполезным куском мяса…
Хлопок от сильнейшего удара прорезает воздух, и я прикрываю рот, чтобы не вскрикнуть: лицо Ости — сплошной синяк, вывернутая кость челюсти. Она падает на землю и начинает смеяться, захлёбываясь кровью. Люцифер склоняется над ней, мечтая раздавить, как муху. А я замираю. Неужели он её убьёт? Но это не укладывается в моё понимание дьявола. И я оказываюсь права. Мужчина выпрямляется, и я слышу, как спокойно вылетают из его уст слова, только где-то в самой глубине прячутся настоящие эмоции — вина и боль, а еще вопросы: «Мог бы спасти? Мог бы предотвратить?»