Ощущая вокруг нас создавшееся наэлектризованное поле, не вижу ничего, кроме его глаз. Они мерцают ярким кроваво-красным глянцем. Демон определился, и он предельно ясно понимает, что хочет то, что видит перед собой. Вот только понимает ли он, почему? Мне легче оттолкнуть его, чем объяснить ему. Делаю над собой неимоверное усилие и отстраняюсь, потому что и меня влечет к нему с бешеной силой.
Виктория не дает поразмыслить над заданным самому себе вопросом, она отстраняется, словно испуганная птичка, резко привставая, и снова стонет.
— Что со мной? — спрашивает приглушенно, похрипывая на крайних нотах глубокого голоса.
— Контузия, регенерация вступит в свои права, как только ты сумеешь сосредоточиться, — напоминаю сиплым голосом, откашливаясь.
Она хмыкает, и ей на глазах становится легче. А я усмехаюсь и понимаю, что передо мной прежняя Вики. Злая. Преданная ли?
— Где мы? — она хаотично осматривает комнату, на полу которой разбросаны листы.
— В библиотеке, как только разведчики покинут заброшенный город, мы улетим отсюда, — напоминаю.
Она кивает, а я сажусь рядом. Мы молчим, а мне чудится в этой тишине между нами диалог. Так, наверное, молчат рядом с близким человеком.
— Почему именно колыбельная? — спрашиваю и кожей чувствую, как она вздрагивает.
Вздрагиваю. Вижу, что ему интересно, как я докопалась до того, что его больше всего гложет. Смерть его матери. Не хочу видеть его своим даром, хочу понимать его, словно мы были бы людьми, словно бы мы пытались найти точки соприкосновения помимо физического влечения.
Мой взгляд на неё, она не отводит своего.
— Та, что пела её тебе, она не ушла, Люцифер, — Вики ввергает меня в смятение, но я хочу услышать её, — она всегда с тобой, твоя мама здесь.
Она указывает на моё сердце.
— Так же, как и мой дом? — насмешливо.
— Ты мне так и не ответил, был ли ты там счастлив? — она как заноза в заднице задает самые коварные вопросы.
— Это твой дар? — задаю вопрос язвительно, хочу, чтобы отстала и не отстала одновременно.
— Ты чувствуешь его? — опять вопрос на вопрос и тонкая улыбка.
Вынужден признать, что сейчас, здесь, в этой комнате, перед камином только я и она. Я отрицательно медленно мотаю головой.
— Моя мать умерла, когда я был еще ребенком, и это случилось из-за меня, — коротко глядя ей в лицо, я вижу недоумение, — сильные демоны, рождаясь, уносят жизнь своих матерей, обычно, сразу после рождения, но Лилит продержалась очень долго, так, чтобы оставить воспоминания о себе навсегда, потом это стало неким плацдармом к тому, чтобы я не сошел с ума в месте, которое считаю своим домом, — я вновь смотрю на неё, и я не могу контролировать себя, я начинаю дрожать, а она берет мою ладонь в свою, я чувствую тепло от неё, и мне становится легче, не от её пустоты, которая бы сейчас «всосала» в себя всё мрачное в этом моменте: мне становится легче от её молчаливого сочувствия, оттого, что она сидит рядом и не пытается залезть в душу, душу обнажаю я сам, потому что мне хочется, потому что это моё желание, — мне с детства твердили, что моё благополучие в моей силе, если я проявлял хоть малейшую слабость или не становился победителем, отец наказывал меня, о, поверь, это не то наказание как родительское научение, это методичное многодневное избиение.
Хочу поделиться с ним и моей болью, потому что я понимаю его, потому что меня снедает та же боль, что и его, я это чувствую. Вопрошаю Небытие внутри меня, и оно молчит, оно не отрицает, знает, что я права, знает, что я сделала со своей матерью.
Я замолчал, а Вики не торопила меня, она лишь держала меня за руку, она лишь была рядом, она не развела сопли, она не жалела меня, ей было больно за меня… как за себя. Она дрожит, а я вопросительно смотрю на неё.
Моя жалость ему не нужна — она только унизит его.
— Мне иногда кажется, — слова даются ей с трудом, она не заплачет, и от этого жутко, она не сможет, потому что рана внутри иструпела, ссохлась, но беспокоит не менее раны кровоточащей, она не исчезнет и будет напоминать о себе постоянно. Как и моя… Как и моя рана, боль, память.
Смелая девочка продолжает дальше, а я ощущаю, как то, что в ней сидит, рвется наружу, она будет это сдерживать, пока однажды не сдастся, и вот тогда она избавится от неё, но навсегда ли и полностью? Как и я…
— Нет, не так, я точно знаю, что убила свою мать, — решаюсь сказать Люциферу то, что скрывала даже от себя, потому что я знаю, что он — единственное в этой вселенной существо, которое не осудит и поймёт, потому что даже не выслушав знает, что я хочу поведать ему, потому что внутри его сложной души так же не хорошо и не спокойно, потому что он знает, каково это — убить, безумно любя.
Его ладонь сжимает мою без слов — то, что мне нужно, он не жалеет, он живет в той же боли и пустоте, что и я.
— Было ли кому тебя поддержать? — тихо спрашивает он меня.
Киваю головой - из вакуума выныривает воспоминание об Энди. Моя благодарность ему — это спасение его из лап смерти, справедливый обмен. А может, это предначертание, и моя судьба быть здесь и сейчас?
— А тебя? — спрашиваю я.