Дочь огня

Когда убрали со стола, Николай стал расспрашивать Хайдаркула, а Умар-джан переводил.

— Какие новости в Бухаре?

— Да с виду тихо, спокойно… Правда, муллы подняли крик из-за железной дороги, которую будто бы собираются провести и Бухару. Но разнесся слух, что белый царь испугался мулл и будет строить станцию за городом.

Николай резко заговорил:

— Это все обман! Наверное, духовенство надеется извлечь пользу из этой заварухи, вот и подняли шум!

— Наверно, так! — поддержал Хайдаркул. — Казикалон устроил своего сына главным раисом Бухары. Но далеко не все этого хотели, например, кушбеги…

— Вот видите! Хотят пыль поднять, сквозь пыль-то не очень разглядишь, в чем дело… Пошумят, возбудят страсти, напугают эмира, это им только и нужно!

— Сегодня казикалон послал политическому агенту белого царя два кожаных сундука с подарками, это я видел собственными глазами.

— Понятно! Ему надо подкупить русского политического агента, перетянуть на свою сторону. Но и политический агент не дурак. Подарки он примет, а потом сделает то, что ему покажется более выгодным. А от этой грязной возни страдает народ.

Хайдаркул снова распалился:

— Всех этих подлецов проклятых уничтожить надо! Я готов на все! Прямо сейчас пойду убью Гани-джан-бая!.. Потом отправлю в ад миршаба, казикалона, потом…

Николай, видя, с какой страстностью Хайдаркул говорит, прервал его и попросил Умар-джана перевести. Узнав, в чем дело, Николай усмехнулся и спокойно заговорил:

— Знаете, друг, это не поможет! Вот и в России так было: убили бомбой одного царя, а на его место сел другой. При этом казнили много людей, опять лилась кровь народная…

Но действовать надо… Есть у нас в России партия. Как бы вам объяснить это… Партия, состоящая из людей, которые хотят изменить все. Так построить жизнь человеческую, чтобы люди могли мирно трудиться и жить трудами рук своих, никого не угнетая и не позволяя себя угнетать. Для этого все трудовые люди должны объединиться, заявить о своих правах, свергнуть не одного Гани-джан-бая или миршаба и еще некоторых угнетателей, а всех сразу, и так, чтобы уже никогда не было их на свете, чтобы веем владели трудовые люди! А эти, бывшие властители, если хотят жить, пусть тоже трудятся наравне со всеми!..

Умар-джан не успевал переводить, но все же смысл того, что говорил Николай, дошел до Хайдаркул а, и он воскликнул:

— Да разве это возможно?! Чтобы Гани-джан-бай стал трудиться рядом со мной! Ха-ха-ха!

Николай изучающим взглядом смотрел на Хайдаркула, а когда Умар-джан перевел его слова, он ответил:

— Да, я понимаю, что вам это трудно сразу себе представить, но скажите, так было бы правильно?

Хайдаркул, выслушав перевод Умар-джана, воскликнул:

— Очень правильно, очень, очень правильно! Но вдруг задумался и сказал упавшим голосом:

— Но прежде я должен убить Гани-джан-бая! Он опозорил мою дочь, убил мою жену, они обе погибли. Я не могу ждать, пока все бедняки объединятся. Никто не отговорит меня от мести! Что же, покориться и ждать, пока все объединятся? Я не доживу до тех пор. Лучше скажите, как быть с Асо.

Тут вступил в разговор Амон, сидевший до сих пор молча:

— Думаю, что он скоро сам все поймет, а вы лучше о себе подумайте.

— А что мне еще думать?

— Так и будете числиться в сумасшедших?

— А что же еще? — улыбнулся Хайдаркул. — Ради того, чтобы ходить свободно по улицам, я уже просидел четыре месяца в сумасшедшем доме.

— Почему бы вам не попытаться стать русским подданным? Хайдаркул помрачнел.

— Сначала выполню свой долг, потом посмотрим.

Долго еще сидели друзья и беседовали. Николай попробовал объяснить попроще, что происходит в России, говорил о том, как рабочие добиваются своих нрав, бастуют. Умар-джан переводил. Он с радостью наблюдал, как внимательно и с каким пониманием слушал Хайдаркул. А на Амона эти речи действовали как живительный источник в жаркий день на истомленного жаждой человека. Он мысленно давно расстался с Бухарой, этот город представлялся ему большим сумасшедшим домом, где царят произвол, жестокость, несправедливость и тьма.

Не раз он делился своими мыслями с Умар-джаном, говоря о Бухаре как о вместилище всех пороков и грязных дел. Но Умар-джан объяснял, что в Бухаре есть хорошие люди, что нельзя думать только о себе, а надо видеть рядом с собой страдающий народ, трудящихся бухарцев, которые так же, как Умар-джан, тянутся к лучшей жизни. За Бухару, за этих людей надо бороться.

Умар-джан учил его думать, а Николай раскрывал целый мир, Амон чувствовал необыкновенный прилив сил и жажду деятельности. Кто охватывало ощущение счастья. Порой только эту безоблачную радость нарушало чувство обиды, когда русские начальники называли его презрительно сартом или за какое-нибудь пустячное упущение кричали на него. В такие минуты ему снова казалось, что он одинок и бесправен. Выразительное лицо сразу выдавало его настроение друзьям, а они уж находили способ утешить товарища веселой шуткой и ласковым словом.