Дочь огня

— Все живы-здоровы. Хотели сами прийти к тебе, да дела задержали. Придут завтра и все расскажут. Ну, бывай здоров, не тужи.

Женщина попрощалась, вытерла глаза платком и вышла.

Вроде ничего особенного она ему не сказала, но он запомнил на всю жизнь, как она сидела пригорюнившись, с каким участием смотрела на него, с лаской, как родная мать, и в который раз Хайдаркул подумал: неправду говорили муллы, что иноверец не может быть другом мусульманина. Нет, не вера разделяет людей…

В эту ночь Хайдаркул долго не мог заснуть. С улицы слышались паровозные гудки, пение пьяных гуляк, откуда-то, кажется, из соседней камеры, доносился женский плач. Рядом храпел Степан, кто-то разговаривал во сне, кто-то скрежетал зубами Под полом возились и пищали мыши. Сон не шел…

Хайдаркул с детства привык к побоям. Его били, привязывая к дереву, били, не привязывая. Он голодал, страдал от холода, но никогда не думал, что попадет в тюрьму. Проходя мимо тюрьмы, он видел закованных в цепи арестантов с желтыми, осунувшимися лицами, сидели они на солнышке у ворот тюрьмы и вязали сети, мешки, шнурки для подвязывания штанов… Как-то Хайдаркул купил у одного из них мешок и спросил, всем ли арестантам разрешается выходить на улицу. «Нет, — ответил тот, — большинство долгие годы сидят в вонючей яме, не видя солнечного света». И вот он сам попал в тюрьму, он сам лишен солнечного света, и не верится, что будет жизнь другая — без камеры, без этих нар, без параши…

Но все равно — он ничуть не жалеет, что убил Гани-джаы-бая, иначе он поступить не мог. Теперь, наверное, его сошлют на каторгу или передадут в руки бухарским властям и повесят. Еще недавно ему все было безразлично.

Он отомстил — и это главное. Но теперь он уже не был одинок в своей мести. У него есть друзья. Они помнят о нем, не отвернулись, не забыли. И снова хочется жить…

А что с Фирузой? Почему она не дает о себе знать? Неужели и ее обвинили в убийстве Гани-джан-бая? Ведь он специально притащил суфи из квартальной мечети к трупу бая и сказал, что это он, Хайдаркул, убил его. Суфи дрожал от страха, смешно лепетал, что Хайдаркул поступил правильно, что он сделал доброе дело. Потом Хайдаркул связал его и велел лежать тихо до утра, до восхода солнца. А когда люди соберутся и развяжут, пусть тогда рассказывает все как было. И тени не должно упасть на Фирузу и Асо. О, как хотелось бы ему увидеть их счастливыми! Но, наверное, никогда он уже их не увидит… если его передадут в руки миршаба Бухары. Его живым разорвут на куски…

Только под утро Хайдаркул задремал, но кошмары преследовали его, и он проснулся измученный и разбитый. «Теперь только бог может меня спасти, больше никто», — думал он.

Вечером его вызвали. Хайдаркул ждал, что его снова поведут к следователю, но оказалось, что к нему пришли друзья: Смирнов, Умар-джан и Амон.

Они рассказали, что рабочие депо отправили самаркандскому губернатору и политическому агентству в Новой Бухаре прошение: Хайдаркула как русского подданного не отдавать бухарским палачам. Если там не помогут, рабочие будут жаловаться в Ташкент и Петербург. Их поддержали почти все конторские служащие и сам начальник депо. А старший бухгалтер Евгений Иванович Попков прямо заявил:

— Раз Хайдаркул подданный русского царя, его может судить только русский суд, а бухарским властям нечего сюда и соваться. Мы обязаны показать сартам и другим народам, которые ищут у нас защиты, что русское государство всемогуще и не дает своих подданных в обиду; генерал-губернатор обязан в это дело вмешаться.

— Вот почему твое дело до сих пор не передали бухарскому казию, объяснил Умар-джан. — Они ждут распоряжений из Самарканда. А мы пока собрали деньги, чтоб нанять адвоката.

Хайдаркула растрогала доброта друзей. В камере он разделил между арестантами лепешки, плов, урюк, которые ему принесли.

Медленно потянулись дни. Наконец его снова вызвали к следователю. Тот сообщил, что из Самарканда прибыл суд присяжных, который будет рассматривать его дело.

А через несколько дней Хайдаркула судили. Из Бухары на суд прибыл сам миршаб. Он требовал, чтобы Хайдаркула повесили. Русский защитник до слез растрогал публику, рассказывая о горькой судьбе Хайдаркула, о жестокости и распутстве бая.

Потом судья громко читал приговор. Его темные глаза в золотых очках изредка отрывались от бумаги, которую он читал, и торжественно смотрели в зал.