Дочь огня

Хайдаркул спокойно слушал приговор, но, когда судья сказал: «Суд приговаривает… сослать в Сибирь на каторгу на десять лет», — Хайдаркул похолодел. Он пытался сосчитать, сколько же ему будет лет, когда он вернется, и не мог… В зале, где были его друзья, поднялся крик, шум. Хайдаркул не различал голосов. Десять лет, десять лет каторги… Почти вся жизнь. За что? Разве бай не убил его жену, его единственную дочь? Может быть, они просто ошиблись? Ведь еще час назад присяжные казались ему добрыми, они снисходительно улыбались, слушая защитника, а сейчас он видел только их удаляющиеся спины. Будто комок застрял у него в горле, и он не мог позвать их, объяснить им все. Он все еще не верил, что судьи белого царя могут быть так жестоки.

Потом подошел жандарм и надел на него железные наручники. По улице Хайдаркула вели под конвоем. В толпе кто-то громко плакал и причитал над ним, как над покойником.

После суда его посадили в одиночку. Четыре стены. Маленькое отверстие на потолке. Куча соломы в углу… Для человека, который, подобно Хайдаркулу, сгоял на пороге новой, неведомой и страшной жизни, нельзя было придумать худшей пытки. Теперь ничего не отвлекало Хайдаркула от мрачных мыслей. Прошлое сливалось с будущим. То он снова видел перед собой жену и дочь, то старался представить себе Сибирь, страшную каторгу, лютые морозы, вьюги, вой голодных волков, непосильный каторжный труд. Временами он с горечью думал: лучше было один раз умереть на эмирской виселице, чем умирать каждый день десять лет подряд.

По потом что-то в нем восставало. Нет! Он не должен так думать.

Пока корень в воде, дерево еще живет. Ведь еще возможно избавление, кто знает, что его ждет впереди…

Он поднялся и начал шагать по камере. Четыре шага в длину, два с половиной в ширину. Сначала вдоль, потом поперек, снова вдоль… Нет, он будет делать сто шагов вдоль и сорок поперек… Так скорее пройдет время… Пятьдесят два, сто четыре… Теперь надо прибавить двадцать шагов вдоль. Он слышит только свои шаги. От них начинает шуметь в голове, темнеет в глазах, тошнит, он падает ничком на солому…

Так прошли одиннадцать дней. Вечером неожиданно вошел охранник и приказал собираться. Накинув на плечи старый халат, Хайдаркул вышел. Жандармы с обнаженными шашками повели его по улицам города.

Было темно и безлюдно. От свежего воздуха закружилась голова. Накрапывал дождик. Хайдаркул не мог понять: зачем для него одного столько солдат? Неужели его сейчас увезут в Сибирь и он делает последние шаги по родной земле? А вдруг его решили отдать в руки эмира?

Издали показалось здание вокзала. Вот и железная дорога. Там, за вокзалом, депо, друзья. Они и не подозревают, что он рядом. Одни сейчас, наверное, спят, другие работают. Может быть, они уже забыли о нем? А почему должно быть иначе? Кто он такой? Бездомный, одинокий бродяга…

Он поднялся по ступенькам вагона. Перед тем как войти, оглянулся на спящий город. Из глаз потекли слезы. Он так и уедет, ни с кем не простившись, не повидав никого из близких…

Арестантский вагон был новехонький, даже не выветрился запах краски. Окна были забраны решетками. Его повели по узкому проходу и втолкнули в какое-то темное купе. Окно было плотно заделано досками, вдоль стен — нары, дверь обита железом, под потолком небольшое отверстие, очевидно для воздуха; где-то наверху тускло светил фонарь. Он остался один.

За дверьми слышались голоса стражников. Со станции доносились свистки, паровозные гудки, грохот проходящих поездов. После полуночи начался ливень. Потом все стихло, не стало слышно ни паровозных гудков, ни шума проходящих составов. Хайдаркул устал, прилег на жесткие нары и задремал.

Вдруг что-то загремело. Он открыл глаза и увидел, что в купе вталкивают какого-то бородатого мужчину. Дверь снова закрылась. Человек сбросил с себя мокрое пальто, подошел к Хайдаркулу и поздоровался с ним по-мусульмански, обеими руками. Но Хайдаркул сразу увидел, что это не мусульманин, а русский и, несмотря на бороду, вероятно, совеем молодой.

— Давайте знакомиться, — приветливо сказал вошедший по-узбекски. — Григорий Иванович Соколов. У нас, кажется, с вами билеты одинаковые — в Сибирь? — улыбнулся он. — Трое суток просидел здесь. Ну и жара! Как в хорошей бане. А вы?

Хайдаркул назвал себя и сказал, что работал в депо.

— А вы не знаете Николая Смирнова? — тотчас спросил Соколов.

— Как же, очень хорошо знаю, — ответил Хайдаркул. — Если бы не он, меня, может, уже на свете бы не было. — И он рассказал новому знакомому о своем несчастье, о том, как товарищи пытались его выручить.

— Да, я слыхал, какую борьбу вели рабочие из-за вас, — сказал Соколов. — Ведь я сам тоже работал в депо.

У нас в Баку крепкая организация была. Задали мы буржуям жару… да вот только я сплоховал, попался с листовками, вот меня и укатали. А Смирнова я еще по Баку знаю. Хороший человек…