Дочь палача и дьявол из Бамберга

– Ночью он еще дрожал и даже пару раз шевельнулся, – сказал Самуил, откинув одеяла и открыв взору бледное тело викария, одетое лишь в тонкую ночную рубашку. – Но несколько часов назад его парализовало окончательно. Только глазами вращает, причем довольно злобно.

– А что с зубами? – спросил Симон. – Вчера они были такие длинные и острые на вид… Ты их осмотрел?

Самуил кивнул.

– Вполне нормальные зубы. Думаю, причина была в том, что судорогой ему растянуло губы и ближайшие к ним мускулы. Меня больше занимает реакция, которую мы наблюдали еще вчера…

Доктор взял кувшин воды и подошел к кровати так, чтобы викарий его увидел. По телу Харзее внезапно пробежала дрожь. Он не мог двигаться, но взгляд его ясно выражал отвращение. Каждая жилка в его теле, казалось, готова была разорваться. На губах выступила белая пена. Самуил отставил кувшин на стол, и викарий заметно успокоился.

– Он действительно боится воды, – прошептал Симон.

– Любой жидкости, – поправил его лекарь. – Как я уже сказал, чрезвычайно интересно. Сколько я занимаюсь медициной, а такого еще никогда не видел… – Он вздохнул и тряпкой вытер пену с лица Харзее. – Сегодня утром Агата обрызгала его святой водой – так бедняга дергался, как рыба, выброшенная на берег. Теперь старуха, конечно, твердо убеждена, что викарий стал оборотнем.

– И бросился он на меня, кстати, прямо как волк, – заметил Симон. – Что это за ужасная болезнь, от… – Он вдруг замолчал.

– Что такое? – спросил растерянно Самуил.

Фронвизер не ответил. Он склонился над больным и торопливо осмотрел его шею. Ранка от укуса так и не зажила, и вокруг нее по-прежнему краснел тонкий обод. В голове заученной молитвой повторялись слова Бартоломея:

Человеку есть чему поучиться у зверей, господин цирюльник. Например, покорности и смирению…

Колокола за окном вдруг смолкли, и наступила почти зловещая тишина.

Есть чему поучиться у зверей…

– Какими же мы были глупцами! – пробормотал наконец Симон. – Полными идиотами! Это все время было у меня перед носом.

– Ты это о чем? – спросил Самуил. Он тоже подошел к больному и взволнованно смотрел на цирюльника. – Если ты нашел разгадку, то рассказывай, не томи!

Тот ухмыльнулся:

– И сколько же кофе я за это получу?

– Да хоть целый амбар, если я смогу раздобыть столько, вымогатель! За что Господь наказал меня таким наглым другом? – Самуил вознес руки к потолку. – Давай же, выкладывай!

Симон еще раз бросил взгляд на викария. Тот, казалось, уставился на цирюльника, и в глазах его читалась ненависть вперемешку с беспредельным страхом. На подушку с уголка рта снова потянулась ниточка слюны.

Потом Симон озвучил диагноз.

* * *

Закутанный в простой широкий плащ, в надвинутом на лицо капюшоне, Якоб шагал к соборной площади. Заморосил мелкий дождик, поэтому внешность палача не бросалась в глаза. Его почти никто не знал в этом городе, и все-таки он старался привлекать как можно меньше внимания. Правда, Куизль понимал, что при его росте в шесть футов задача эта была не из легких.

Народ уже стекался к собору. Многие перед этим навещали могилы покойных родственников и оставляли там свежевыпеченный хлеб в форме оленя или маленького человечка – так называемые поминальные хлебы. В День поминовения, как гласили предания, мертвые поднимались из чистилища в поисках отдохновения. Якоб надеялся, что их души не станут донимать его в крипте.

Палач огляделся и сразу отыскал в толпе Иеремию. Как они и договаривались, старик ждал его у восточного портала перед собором. Он тоже надел неприметный плащ с широким капюшоном. Памятуя о безобразном лице Иеремии, Куизль счел такое решение весьма разумным.

– Народу-то – прямо не протолкнуться, – проворчал он, подойдя к калеке.

Иеремия хихикнул:

– Чуют гнев Господень. Страх с незапамятных времен гонит людей в церковь. Во время охоты на ведьм было точно так же… – Он поманил палача. – Давай войдем вместе с толпой, так мы привлечем меньше внимания. – И поспешил к дверям.

Они вошли в собор и примкнули к длинной веренице верующих. В каком бы городе ни доводилось бывать Куизлю, он всегда поражался пышному убранству церквей, и в особенности соборов. Вот и здесь всюду стояли дорогие статуи святых, епископов и мучеников. Алтари были украшены позолотой, вокруг массивных саркофагов выстроились серебряные и золотые канделябры. Сквозь высокие витражи на многочисленные колонны, арки и ниши внутрь лился яркий утренний свет.

«И пусть снаружи наступит конец света, – подумал Куизль. – Главное, что в церкви открывается окно в рай. Тогда нынешняя жизнь кажется уже не такой жалкой…»