Дочь палача и дьявол из Бамберга

Спустя примерно час Симон с Магдаленой лежали в спальне под крышей и вслушивались в унисонный храп Якоба и Бартоломея, доносившийся из соседней комнаты. Петер и Пауль спали рядом на соломенных матрасах и набитых конским волосом подушках. Симон различал их очертания в темноте. Петер крепко обнял младшего брата, словно должен был защитить его от всех опасностей мира.

В такие моменты Симон вспоминал маленькую Марию, которая так скоро их покинула. И чувствовал, что Магдалена думает о том же.

Она приподнялась на руках и задумчиво смотрела на сыновей. Супруги уже долго хранили молчание, и тут Магдалена прошептала:

– Надеюсь, Катарина сможет родить, несмотря на возраст. Из нее вышла бы хорошая мать.

– Да, верно.

Симон рассеянно покивал. Его не оставлял один вопрос, который непременно следовало обсудить с Магдаленой. Он не знал, уместно ли это сейчас, но для такого, наверное, никогда не найдется подходящей минуты.

– Эта свадьба… – начал он неуверенно. – И то, что Катарина переносит ее… эмм… весьма печально.

– Но вполне разумно, – перебила его Магдалена. – Я и сама сделала бы все возможное, лишь бы не праздновать в этой дыре. Вспомни нашу собственную свадьбу, когда секретарь Лехнер дал нам свое согласие.

Фронвизер невольно улыбнулся. Свадьба тогда стала возможной лишь после того, как он, Симон, отказался от должности начинающего лекаря. Лишь став простым цирюльником, он смог взять в жены дочь палача. Им позволили отпраздновать событие в одном из простеньких трактиров. Не в «Звезде», конечно, но с некоторой долей роскоши, большим количеством вина, зажаренным поросенком и полудюжиной музыкантов. Праздник обошелся им в целое состояние, и Симону пришлось даже продать несколько своих любимых книг.

– Катарину легко понять, – продолжала Магдалена. – А Бартоломей, кстати, такой же мужлан, как и папа. Будь их воля, они бы, наверное, праздновали с двумя вполне определенными гостями – с бочонком пива да горшком лукового супа. С ними, по крайней мере, разговаривать не нужно.

Симон вздохнул:

– Но твой отец все-таки прав. Мы не можем оставаться здесь вечно. Уже месяц, как мы уехали из Шонгау! Мои пациенты ходят сейчас к этому новому лекарю… Если задержаться еще, они так и останутся у него, и можно будет закрывать купальню.

Магдалена смерила его мрачным взглядом:

– Что ты хочешь сказать этим? Что нам не стоит дожидаться свадьбы?

– Э, ну да… – замялся Симон. – Если мы и в самом деле задержимся, то я думал…

– Забудь об этом. – Женщина снова откинулась на кровати. – До тех пор, пока Барбара не вернется, мы все равно никуда не уедем. А Барбара будет прятаться до тех пор, пока отец не придумает, как помочь Матео.

– Ты понимаешь, что это означает?

Симон почувствовал, как в нем вскипает злость. О нем-то кто-нибудь вообще подумал?

– У меня, как и у твоего отца, осталась в Шонгау работа! – проворчал он. – Хочешь, чтобы мы потеряли ее? Ты хоть подумала о том, что скажет Лехнер, если его палач и местный цирюльник еще на пару недель останутся в Бамберге?

– Никто не говорил про пару недель, – успокоила его Магдалена. – Во всяком случае, Катарина просила подождать еще несколько дней. К тому же отец ни за что не уедет без Барбары, это уж точно.

– Замечательно, – простонал Симон и опустился на подушку. – Каждый день, проведенный здесь, обходится мне в состояние… И почему мы вечно ввязываемся во всякие приключения, будь они неладны? Все, что я хочу, это жить порядочной жизнью цирюльника.

– Может, у Бога на тебя другие планы… – Магдалена широко улыбнулась и поцеловала Симона в лоб, но потом лицо ее снова стало серьезным. – Хотелось бы мне знать, что произошло тогда между отцом и дядей. Бартоломей, видно, и в самом деле принял это очень близко к сердцу. – Она вздохнула: – Мне иногда кажется, что я отца вообще не знаю.

– Не ты одна. Его никто не знает. – Симон глубоко вздохнул и закрыл глаза. – Наверное, он и сам себя толком не знает.

* * *

Старинный дом в Лохау у подножия Домберга скрипел и постанывал, точно крупный зверь. Дождь за последний час лишь усилился, и порывистый ветер время от времени сотрясал ставни на окнах, словно просился внутрь, громко и настойчиво.

Закутанная в шерстяные одеяла, Магда Готцендёрфер сидела одна в большой комнате в своем кресле. В камине потрескивал огонь, но дрова были слишком сырые, и лишь тусклое синеватое пламя обгладывало поленья. Было холодно, как в конце ноября, ноги Магды ныли от подагры, и нескончаемое хлопанье ставней действовало на нервы.

Старая вдова никогда не любила этот дом. Слишком он был большой, слишком часто здесь дуло, и каменный пол в передней и на кухне даже в разгар лета был холодный как лед. Кроме того, постоянно возникали трудности с прислугой, так как простые люди были твердо убеждены, что здесь водились призраки. Прежде Магда лишь качала на это головой, однако ночами, вроде этой, и сама начинала верить в злых духов.

Особенно с тех пор, как ее стали мучить эти кошмары.