Дочь палача и король нищих

– Прикончить, как цирюльника, его жену, пекаря, пивовара и остальных? – просипел Симон, скосив глаза на кинжал возле горла.

Сильвио растерялся на мгновение.

– Пи… пивовара? – В голосе его послышалась неуверенность. – Maledizione![28] – прорычал он в конце концов. – Это не моих рук дело. Как и все прочие убийства. – Венецианец прикрыл глаза и сделал глубокий вдох. – И зачем я только связался с ним! Из-за него теперь все может пойти прахом. Дурак! Мог бы жить себе припеваючи, так нет же, надо последовать велению чувств!

Он с отвращением сплюнул на пол. Румяна растеклись по лицу и обнажили гримасу ненависти.

У Симона на мгновение перехватило дыхание.

«Значит, был кто-то еще…»

Кто-то, от чьей руки погибла тетя Магдалены, а вместе с ней и ее муж. Кто-то, посвященный в планы Сильвио, выполнял для венецианца всю грязную работу. Кто бы это мог быть? Что, если это тот же человек, который решил поквитаться с отцом Магдалены? Судя по всему, венецианец понятия не имел, что в действительности произошло сегодняшней ночью в пивоварне епископа. Симон стал лихорадочно соображать, какую пользу мог извлечь из этого знания.

Сильвио снова повернулся к лекарю. Острие кинжала медленно заскользило вдоль груди Симона.

– Ну да ладно. Этим займемся позже. Сначала надо с тобой разобраться, умник ты наш.

– Советникам все известно! – прохрипел вдруг Симон.

Венецианец остановил кинжал и сочувственно поглядел на свою жертву.

– Ты лжешь. Дешевая уловка, чтобы хоть ненадолго продлить свою никчемную жизнь.

Симон торопливо замотал головой. Это был его последний шанс. Если сейчас венецианец ему не поверит, то зарежет его, как свинью, а потом заставит Магдалену глотать спорынью.

– Откуда же я, по-вашему, в таких подробностях знаю о вашем плане?

Симон старался, чтобы голос его звучал как можно более убедительно. Слова полились из него ручьем:

– Сегодня ночью ваш вспыльчивый прислужник пробрался в резиденцию епископа. Убил пивовара, а потом его схватили стражники. Под пытками он во всем признался! Я подслушивал за дверью, а потом поспешил прочь, потому что тревожился за Магдалену. – Губы его растянулись в улыбке. – Стражники будут здесь меньше чем через час, и тогда, Господь свидетель, весь ваш великолепный план пойдет прахом!

Ложь была столь откровенной, что Симону и самому не верилось, что из этого хоть что-нибудь получится. Однако венецианец задумался всерьез.

– Пусть бы и так, – проговорил он наконец. – Но с чего бы мне сохранять тебе жизнь?

– Я могу отвлечь стражу! – выпалил Симон. – Пойду в ратушу и скажу всем, что ни вас, ни спорыньи на острове уже нет. Магдалена останется у вас в качестве заложницы. А когда все уляжется, вы ее отпустите.

Симон понимал, что Сильвио ни за что не отпустит их обоих. Но, быть может, таким образом удастся выиграть немного времени и придумать что-нибудь? По крайней мере, венецианец убрал кинжал и спрятал его в ножны. Похоже, он и в самом деле задумался.

– Значит, он все-таки попался… – Сильвио покачал головой. Похоже, он пребывал в нерешительности. – Вполне возможно. В общем-то, я нечто такое и предвидел. Это все его необузданная ненависть. Я знал, что рано или поздно она доведет его до виселицы… – Он врезал ногой по мешку. – Porca Miseria![29] И зачем я только ввязался в эту историю с палачом… Прикончить бы цирюльника в темном переулке, и дело с концом! Но нет, ему понадобилось отомстить! И теперь все пошло наперекосяк!

Венецианец поднялся и начал расхаживать между мешками. Потом неожиданно повернулся к Магдалене, некоторое время задумчиво на нее смотрел, после чего проговорил, тихо и немного боязливо:

– Богом клянусь, этот Карл Гесснер сущий дьявол. Иногда я даже жалею, что твой отец тогда, почти тридцать лет назад, не отправил его в преисподнюю.

Карл Гесснер сидел на верхнем ярусе колокольни и насмешливо взирал на двух палачей. Угольно-черные волосы его были стянуты в тугой хвост; пехотная одежда, пестрая и просторная, имела старый и поношенный вид. Из-за плеча у него торчала рукоять короткого меча в пристегнутых к спине ножнах. И лишь повязанный вокруг шеи красный платок хранил в нем память о человеке, ответственном за отправку грузов на набережной Регенсбурга. Всеми любимый портовый управляющий Гесснер в течение одной ночи превратился в бездушного убийцу, вернувшегося прямиком из прошлого.

«Он мертв, – думал Куизль. – Я убил его собственными руками. Это призрак…»

Между тем резкий смех Гесснера понемногу затих, и он, словно после хорошей шутки, вытер глаза.

– Якоб, Якоб, – проговорил он, словно обращаясь к старому другу. – Кто бы мог подумать, что когда-нибудь мы снова встретимся с тобой в этом захолустье! Жаль только, что ты пришел не один. Мне кажется, палачу наши старые истории быстро наскучат.

Он кивнул на Тойбера, стоявшего рядом с Куизлем. Тот сжимал нож в ладони и угрюмо смотрел наверх.

– Ты, видно, стал трусливым на старости лет, – продолжил Гесснер. – Ну да, все мы стареем, и силы уже не те.