Дочь палача и король нищих

– Хватит болтать, как папа римский, – проворчал Якоб. – Меня не волнует, что ты думаешь и во что веришь. Все равно ты ничего не изменишь, если высокие господа уже все решили.

Тойбер кивнул.

– Ты прав. Но ведь это не дело – набрасывать кому-то петлю на шею, когда настоящий преступник разгуливает на свободе.

– Значит, ты считаешь, что я невиновен?

Палач Регенсбурга снова посмотрел в глаза своему коллеге.

– Этот город как огромное чудовище, – ответил он наконец. – Каждый день пожирает пару человек. И это не всегда скверные люди.

У Куизля возникло ощущение, что собеседник его о чем-то недоговаривал. Тойбер задумался, затем снова попытался улыбнуться.

– У меня к тебе предложение. Завтра во время процесса ты сознаешься в двойном убийстве и так хотя бы избавишься от пыток. Если тебя решат колесовать, то я первым ударом сломаю тебе шею, и ты ничего больше не почувствуешь. А если четвертуют, то есть у меня одно зелье – на небеса отправишься прежде, чем плечи из суставов вырвет. Что скажешь?

Якоб снова сплюнул на грязный пол.

– Я невиновен и признаваться не буду. А теперь ступай и принимайся за работу. Наверняка еще клещи начистить надо.

Тойбер тяжело вздохнул.

– Сколько гордости, Куизль… Поверь, когда ты заорешь, вся твоя гордость коту под хвост пойдет. Я такое уже не раз наблюдал.

– Да невиновен я, черт возьми! – прошептал Якоб. – Хоть ты трижды мне все кости переломай. Если веришь мне, то лучше помоги, а нет, так заткнись и проваливай.

Филипп покачал головой.

– Я не стану делать ничего такого, что может навредить моей семье.

– Чтоб тебя! – рявкнул Куизль. – Принеси мне кусок бумаги и чем писать можно – это все, что я прошу. Когда закончу, передай письмо моей дочери. Эта дрянь шатается где-то в Регенсбурге.

– Прощальное письмо, понимаю, – Тойбер кивнул. – Придется испросить разрешения у совета, но они не откажут. Где я смогу встретить твою дочь?

Куизль рассмеялся.

– Ты, вообще, кто? Городской палач или его ученик? Людей поспрашивай, да и сам гляди в оба, только тайком, черт возьми. Не хватало еще, чтобы ты под конец и мою Магдалену на эшафот приволок.

Тойбер поскреб рыжую бороду.

– Хорошо, Куизль, – ответил он наконец. – Я помогу тебе, потому что ты один из нас и потому что я не верю, что ты настолько уж туп, чтобы с ножом в руках попасться возле двух трупов. Но с завтрашнего дня придется мне тебя пытать.

– Это уже моя забота. – Якоб вернулся к себе в камеру и уселся на каменный пол. – Оставь меня теперь в покое, Тойбер. Мне надо поразмыслить.

Палач Регенсбурга начал неспешно закрывать дверь.

– Куизль, Куизль, – проговорил он и лукаво погрозил пальцем. – Я многих заключенных перед пытками повидал. Кто-то дрожал от страха, кто-то с ума сходил, кричал или умолял… Но нахальнее тебя еще не встречал никого. Не уверен, правда, что так оно и будет продолжаться.

Дверь с грохотом захлопнулась, и вокруг Якоба сгустился мрак.

Симон стоял под огромным буком. Ветер шелестел листьями, воздух полнился гудением насекомых и щебетом птиц. Лекарь вдыхал полной грудью и чувствовал единение с природой. Но к приятному шелесту примешался вдруг режущий звук. Гигантская пила рассекала волокна огромного бука, дерево начало заваливаться в сторону, и могучий ствол в любое мгновение мог похоронить под собой Симона. С оглушительным треском бук рухнул на землю. Лекарь закричал, открыл глаза и понял, что видел сон. И нависало над ним вовсе не ясное небо, а закоптелый потолок трактира «Кит». Вот только шум остался.

«Хр-р-р… Хр-р-р…»

Симон перевернулся на бок и увидел рядом с собой Магдалену. Она лежала на спине и храпела, как пьяный ландскнехт. Юноша сморщил нос. Магдалена не только храпела, как пьяный ландскнехт, она и пахла так же. Из раскрытого настежь рта на подбородок тонкой ниточкой натекла слюна. Лекарь невольно усмехнулся. Взгляни мелкий венецианец на свою bella signorina в таком вот состоянии, вряд ли он стал бы с нею заигрывать.

«Мелкий венецианец?»

Симон вскочил и взглянул на другую сторону кровати. Понял, что, кроме них, в комнате никого не было, и облегченно вздохнул. И все-таки мысль, что этот Сильвио довел его возлюбленную до кровати, а сам он спал рядышком, как младенец, выводила его из себя. И кто теперь скажет, что происходило до этого? Симон по собственному опыту знал, на что способны мужчины, если девушка становилась податливой после выпивки и переставала соображать. Он закрыл глаза и попытался отогнать скверные мысли.