Дочь палача и театр смерти

Потом тропа внезапно окончилась ровной площадкой у подножия последнего скалистого зуба. Куизль огляделся и в нескольких шагах заметил еще одну тропу, сбегавшую обратно в долину. Другая, едва заметная среди скал, тропка взбиралась дальше, к вершине. Палач прошел несколько метров, потом недоверчиво нахмурился. А точно ли Ханнес взобрался сюда с девочкой? Он бы с большей вероятностью спустился в долину.

Куизль уже двинулся в сторону долины, но тут заметил застрявший в иголках сосны клочок зеленой материи. Палач взял его и задумчиво покатал в мозолистых пальцах. На Йозеффе было зеленое, хоть и сильно выцветшее, платье. Должно быть, Ханнес тащил ее за собой и она зацепилась. Значит, они действительно где-то на вершине!

Куизль тихо застонал. Он еще никому в этом не признавался, но если что-то и было для него ненавистнее водной глади под ногами, так это отвесные склоны. Стоило только посмотреть вниз, и голова начинала кружиться, а ноги дрожали, как у пугливой женщины. Даже подлый удар по затылку не породил такой ненависти к Ханнесу, как необходимость карабкаться на эту вершину.

Куизль сопел, взбираясь по склону. Туман понемногу расступался, и взору открылась отвесная стена высотой в сотню шагов. Внизу раскинулась длинная каменная осыпь. Якоб старался смотреть прямо перед собой. Тропа тянулась вдоль склона, то круто забирая вверх, то снова выравниваясь, но неизменно вела к вершине. Порой возникало впечатление, что кто-то очень давно вырубил ступени в скале, хотя возможно, что такую форму придала им природа.

Пот и туман пропитали рубашку, и казалось, Якоб погрузился в глубокое холодное море. Воздух становился все холоднее. Палач преодолел последние несколько шагов и наконец оказался на вершине – во всяком случае, так ему представлялось. Туман здесь был до того густым, что Якоб не мог разглядеть собственной вытянутой руки. Ветер трепал его волосы и бороду, и, кроме этих порывов и криков галок, слышно ничего не было. Может, он все-таки ошибся?

После некоторых колебаний Куизль решил действовать.

– Йозеффа! – проревел он в туман. – Ты здесь?

Послышался сдавленный крик, совсем рядом.

– Йозеффа! – вновь крикнул палач.

Но в этот раз никто ему не ответил.

Якоб тихо выругался и без сил опустился на камень. В таком густом тумане Ханнес со своей заложницей мог оказаться где угодно. Возможно, он только что сбросил ее со скалы, как ненужную обузу!

Куизль хотел крикнуть в третий раз, но Господь вновь послал ему чудо. Хотя возможно, что это лишь ветер на такой высоте проявлял себя странным образом. Он неожиданно переменил направление и, словно пух, разметал туман. Вершину вдруг залило теплым светом утреннего солнца.

Ханнес с девочкой стоял всего в десяти шагах от Куизля.

* * *

Симон с Магдаленой мчались по сумрачным улицам Обераммергау, к дому Кайзера. Вряд ли учитель был на ногах в такой ранний час. Но после того, что они выяснили в церкви, цирюльник не мог ждать. Священник Тобиас Гереле был до смерти напуган, близок к помешательству. Потребовалось некоторое время, чтобы получить от него нужные сведения. Но в конце концов его преподобие помог им. Должно быть, его мучила совесть оттого, что он молчал так долго. Симон стиснул зубы и побежал еще быстрее. Он хотел задать Кайзеру несколько вопросов, и нельзя было с этим тянуть.

Тем более что у него находился Петер.

Не то чтобы Симон всерьез опасался за сына, однако то, что он узнал, действительно внушало тревогу. Магдалена тоже выглядела напуганной; она бежала рядом, и плащ ее развевался на ветру. Жар и переутомление последних дней еще давали о себе знать, но это не могло ее остановить.

– До сих пор поверить не могу, – просипел Симон. – Я столько лет знаю Георга… Быть может, этому все же найдется разумное объяснение?

– Разумное или нет, а Петер больше не останется в этом доме ни на минуту, – отозвалась Магдалена, совсем запыхавшись. – И не вернется туда, пока все не прояснится…

Она споткнулась и едва не упала в грязь. Муж в последний момент успел ее подхватить.

– Может, все-таки подождешь меня в трактире, пока я… – начал он.

Но сердитый взгляд Магдалены заставил его замолчать. Симон вздохнул. Если его жена что-то вобьет себе в голову, ничто не заставит ее отступить, даже лихорадка или озноб. И вообще в последнее время она стала довольно раздражительной и еще до последних событий была бледной и часто переутомлялась…

«Уж не заболела ли она чем-то серьезным? – подумал Симон. – Надо бы осмотреть ее как следует».

Но по ее решительному взгляду понял, что сейчас не время говорить об этом.

В стойлах мычали коровы, понемногу распахивались ставни. Скоро все проснутся и примутся за свои повседневные дела – так, словно прошлой ночью ничего и не было. В некоторых окнах уже мерцали лучины или отсвечивал очаг на кухне. Дом Кайзера, напротив, по-прежнему был погружен в полумрак. Только присмотревшись, Симон заметил, что из кабинета сквозь щели в ставнях пробивается свет. Он дал Магдалене знак.