Дочь палача и ведьмак

Голос у него стал вдруг визгливым, глаза вспыхнули ненавистью.

– Но хуже вражеских были собственные солдаты! Курфюрст постоянно требовал денег на свои походы. А нам их откуда взять? Поэтому мы переплавили несколько святынь и заменили их дешевой жестью и стеклом. Никто ничего не заметил. Наоборот! Чем ужаснее становилась война, тем больше к нам стекалось паломников. Им все равно, перед чем молиться. Золото или жесть, главное – вера!

– А после войны вы не стали останавливаться и набили собственные карманы деньгами, – фыркнул палач. – Жулье монастырское! Знаю я вашего брата.

Он недоверчиво покосился на пистолет, но брат Иеремия не сводил с палача взгляда.

Старый библиотекарь сочувственно улыбнулся:

– Я и не сомневался, что безродный палач рассудит именно так. Но раз уж тебе так хочется знать, то нет, мы не набивали деньгами собственные карманы. Мы покупали на них книги, бесценные знания, которые иначе пропали бы. И мы копили средства, чтобы сделать из этого монастыря что-то стоящее. Совсем скоро мы сможем начать строительство. Верно, брат Иеремия?

Приор кивнул.

– В войну мы усвоили, что вера ничего не стоит. Что толку оттого, что весь этот хлам пылится в сокровищнице? Несколько раз в год мы показываем что-нибудь с эркера, люди радуются и ревностно молятся, хотя перед ними всего лишь стекло и кусок жести. И они обрадуются еще сильнее, когда монастырь засверкает в новом блеске. Мы помогаем Божьему промыслу.

Куизль громко рассмеялся.

– Проклятие, вы ведь и сами уверены в своей правоте, не так ли? – спросил он насмешливо. – Вы настолько тупы, что и не заметили, как отдалились от Христа; одной ногой стоите в аду, но всерьез думаете, что трудитесь во благо… – Якоб угрюмо кивнул. – На эшафоте с такими труднее всего. Они до конца верят, что совершили что-то хорошее.

– Мне нет дела, что ты там думаешь, палач! – закричал приор. – Мы почти у цели! Я так долго мечтал стать настоятелем, все говорило в мою пользу, а они взяли и прислали из Зальцбурга брата Мауруса… Безобразие! Но под моим началом монастырь будет процветать. Ну, Экхарт, хватай уже девку и…

В тот же миг палач бросился вперед и врезался плечом в келаря. Толстяк испуганно хрюкнул, отшатнулся и врезался в стол, опрокинув его вместе с камушками и костями.

– Хватай его, Экхарт! – завизжал библиотекарь. – Он не должен уйти от нас!

Монах быстро поднялся, глаза у него злобно засверкали. Падение словно пробудило в нем давно забытые воспоминания о трактирных потасовках и драках. И вообще, чувство у Магдалены было такое, что прежде чем постричься в монахи, жизнь он вел далеко не христианскую. Лысый, с бычьей шеей и жирными, но мускулистыми руками Экхарт походил не на монаха, а скорее на портового драчуна. Он с ревом бросился на Куизля. Тот ловко отскочил, но Экхарт успел врезать ему в бок. Магдалена с ужасом увидела, как отец оступился и с трудом успел удержаться за сундук.

«Отец и вправду уже немолод, – подумала она. – Еще пару лет назад он этого жирдяя по всему подвалу протащил бы…»

Куизль словно прочел ее мысли и упрямо поднялся. Затем перехватил дубинку, засопел, как бык, и двинулся на келаря.

– Начинай молиться, монах, – прорычал палач. – Можешь больше не хлестать себя плеткой, сейчас я сам из тебя все грехи выбью.

Брат Экхарт с ненавистью уставился на Куизля, пошарил у себя за спиной, схватил со стола золотое распятие и выставил перед собой.

– Хоть ты и не голем, все равно явился из ада! – прошипел он. – Vade, Satanas, vade! Сдохни!

Монах с ревом поднял распятие и обрушил его на голову Куизлю. Но палач в последний момент увернулся, взмахнул дубинкой и со всей силы врезал келарю по макушке.

Монах рухнул, словно подкошенный. Кровь брызнула на пыльный пол, брат Экхарт дернулся в последний раз и закатил глаза. Палач вытер пот со лба.

– Радуйся, монах, что все позади теперь, – прохрипел он. – За подделку реликвий помирать пришлось бы очень долго.

Магдалена во время схватки спряталась за ящиком. Только она собралась выбежать на помощь отцу, как чья-то рука обхватила ее сзади за шею и к правому виску прижалось что-то холодное и твердое.

– Опусти дубинку, сейчас же! – прошипел приор. Незаметно для всех он спустился по лестнице и приставил пистолет к виску Магдалены. – Иначе дочь твоя вперед тебя в аду сгорит!

Куизль повернулся на голос. Увидев пистолет, направленный на дочь, он тут же опустил дубинку, и женщина поняла, что теперь он действительно испугался.

– Послушай, приор, – начал Куизль, с трудом сдерживая ярость. – Мне все равно, что ты сделаешь со мной. Я свое прожил. Но дочь мою не трогай!

– Вот ты и попался! – рассмеялся брат Бенедикт.

Он выглянул, точно голодный ворон, из-за плеча приора и взглянул на мертвого келаря.

– Его-то не жалко, развратника жирного! – фыркнул библиотекарь. – Скверный был человек, да и больной, но пригодился нам, чтобы тяжелые ящики таскать. Как и Лаврентий… У наставника золотые руки были, только у него получалось превращать жесть и стекло в подлинные святыни. – Он вздохнул. – Настоящий мастер! Жаль, что он нас покинул.