Дочь партизана

– «Драгоценная принцесса, мы с мамой решили развестись. Я знаю, никто не удивится, ведь мы уже давно вместе не счастливы, но теперь, когда вы с Фридрихом покинули дом, пожалуй, самое время перевести дух и начать заново. Мы оба стареем, и нам будет трудно, особенно мне, потому что я понимаю – я главный виновник этой неудачи. Мама сама тебе напишет и, я уверен, лучше меня все растолкует. Я останусь в доме, а она переедет в город, поближе к друзьям. Милая моя принцесса, так много всего, за что я прошу прощения, всего, что не должно было произойти. Ты понимаешь, о чем я. Будь уверена, что нас с мамой навеки объединяет любовь к тебе. Твой любящий отец». Потом пришло письмо от мамы, тоже со следами слез.

– Что было с отцом?

Роза усмехнулась:

– Он поступил по-сербски. Впал в жуткую депрессию, пил сливовицу и пытался угробить себя куревом.

– Я ничего не знаю про сербов, – сказал я. – Ты моя первая сербка.

– Мы впадаем в депрессию, пьем сливовицу и пытаемся угробить себя куревом, – ответила Роза. – Наш национальный образ жизни.

– Что было с тобой?

– Я впала в депрессию и пыталась угробить себя куревом. Сливовицу пропустила. Я изливала душу Фатиме, а она угощала меня чаем с лимоном и рассуждениями о судьбе. Истинная мусульманка. Все по воле Аллаха. Вот уж нет, думала я, но Фатима была ко мне добра. Алекс тоже держался нормально. Был милым. Я не знала, что на Белградском проспекте он целовал другую девушку; их видели, но мне рассказали уже потом… Алекс раздобыл мотоцикл, и мы ездили в Загребачка Гору. Там всюду холмы и леса, и нужно ходить с ружьем, потому что в тех местах водятся медведи, волки и огромные кабаны. Мы доезжали до Сестине, а потом забирались в глухие уголки и на подстилке трахались. Если вдруг любовь надоедала, я представляла, что все происходит с отцом.

Услышав это, я поморщился. Роза выдохнула дым и улыбнулась.

– Ты смешной, – сказала она. Помолчала. – Знаешь что? Когда родители расстались, Алекс сделал мне предложение.

– Что ты ответила?

– Сказала «да». Я же не знала, что он трахается направо и налево. Не понимаю, зачем он позвал меня замуж.

– Можно любить одного человека и хотеть переспать с другими, – сказал я. – Это нормально. Не романтично, однако нормально.

– В юности я была романтиком, – ответила Роза.

«Романтика в том, чтобы соблазнить собственного отца?» – подумал я, но ничего не сказал.

– Короче, я сказала «да», и он испугался. Наверное, рассчитывал, что я откажусь.

– Зачем же предлагал?

– Ну так – теоретически хорошо бы, – сказала Роза. – Скажем, я мечтаю поехать на Амазонку, посмотреть на всяких попугаев и джунгли. И вот если появится такая возможность, я скажу: «Ой, замечательно!» – а сама начну думать, как бы не ехать, потому что вовсе не хочу на Амазонку, где жарища и прожорливые москиты. Пожалуй, лучше остаться в Арчуэе, в нашей развалюхе. – Она прихлебнула чай и закурила новую сигарету. – Во всяком случае, тогда все и пошло наперекосяк. Фатима предрекала, что так оно и будет. Дескать, все кончится тем, что Алекс женится на миленькой католичке-девственнице, которой всю жизнь будет изменять, а перед смертью пожалеет, что не женился на мне. Я велела ей заткнуться – откуда ей знать-то? А потом начались летние каникулы.

Я поехала домой и увидела, что творится с отцом. Он жил как свинья. Повсюду нестиранная одежда. Пыль и грязь. Шкафы пустые, чашки-тарелки по всем комнатам. Серые простыни, за входной дверью бутылки и кипы газет. Отец, скажу тебе, очень сдал, что меня ужасно огорчило и разжалобило. Он ел одни бутерброды, и я приготовила ему папазанию[28], которую он вмиг сметелил. Что случилось, спросила я, со старым партизаном, который уцелел, питаясь крысами? Тогда я был живым, ответил отец. Я научила его влажной тряпкой вытирать пыль, кипятить кухонные полотенца, лимоном и солью чистить медь. На рынке выбирать спелые фрукты, по глазам рыбы определять ее свежесть и прикидывать вес покупки. Ты столько лет прожил с мамой, спросила я, и не видел, что она делает? Слушай, папа, сказала я, надо раз в неделю приглашать друзей на ужин, тогда хоть иногда приберешь в доме. И ты знаешь, он так и делал. Я нашла работу в маленьком туристическом агентстве, рядом с албанским посольством, и все лето мучилась в жаре, пытаясь понять, что мне с жуткими акцентами говорят клиенты. Однажды вечером вернулась домой и отец сказал: «Помнишь, тебе было лет шесть, и я выставил тебя в ночной рубашке на мороз, потому что ты накалякала в документах?» Я думала, умру, ответила я. «Принцесса, я давно хотел попросить прощенья». Мне тоже есть в чем повиниться, сказала я. Отец меня обнял и ушел в темный сад; под вишней вспыхивал огонек его сигареты. Я сказала ему, что выхожу за Алекса. «Лучше, если б вы жили неподалеку. Ради бога, не оставайся в Хорватии», – только и сказал отец. Не волнуйся, поездом это близко, ответила я.