Дочь полковника

Объявление войны омолодило Смизерса. Никакая прививка доктора Воронова[12] не могла бы оказать столь магического действия. Несколько недель он взвешивал, не отправиться ли ему в Ирландию защищать государственный корабль от дьяволов Редмонда, стать чем-нибудь вроде адъютанта у Смита,[13] но европейская война была куда предпочтительнее. Вечером 4 августа, когда они засиделись допоздна, слишком обрадованные, слишком опьяненные вступлением Англии в общую схватку, он сказал Алвине:

– Повеселимся и поживимся! Китченер[14] сумеет устроить войну подлиннее.

Утром в следующий же понедельник Смизерс уже стучался в разные двери военного министерства, встревоженного и обеспокоенного, – возможно, оно более сознавало критическую важность своих обязанностей, чем чувствовало себя готовым исполнять их. От его услуг оно отказывалось упорно, но он предлагал их еще упорнее. Военному министерству он был известен – и не с лучшей стороны. Но взять его им все-таки пришлось. И тут же встал вопрос – а что с ним делать? К счастью, кто-то вспомнил про горячую любовь Смизерса к животным – подтвержденную множеством шкур, голов и лисьих хвостов. И его назначили ремонтером, а затем – номинальным начальником ветеринарного госпиталя для лошадей и мулов. О, Смизерс выполнил свой долг с честью! Как и Алвина, которая в госпитале буквально затравливала раненых, пока они не выздоравливали. И даже как Джорджина, забранная в добровольческий медицинский отряд, чтобы отскребать полы и мыть посуду во имя Общего Дела.

Но и лучшим друзьям приходится расставаться. Счастливые военные годы на полном подполковничьем жалованье пронеслись слишком уж быстро, и Смизерс вновь оказался на покое. Образование Джорджины было «завершено», и возвращаться в Бат не имело смысла, а потому Смизерс купил обширный, хотя и обветшавший дом на гребне холма над Кливом. Эта прекрасная загородная резиденция, имеющая то-то, то-то и т. д., с участком земли площадью 1 акр 2 рода, безобразным клином вторгалась в поместье сэра Хореса Стимса, баронета. «Омела» в свое время, вероятно, служила приютом овдовевшим супругам былых владельцев поместья, а затем дом с прилегающей землей был отчужден от него в легкомысленной манере старозаветных помещиков. Когда сэр Хорес приобрел поместье, в «Омеле» проживала престарелая дама, которая наотрез отказывалась продать свою обитель и ему, и кому угодно другому, а также и производить в ней какие-либо починки. Она заявляла, что до ее смерти дом простоит. И он простоял, но требовал большого ремонта. Сэр Хорес это знал и не сомневался, что никто его за назначенную цену не купит. Коммерческая проницательность взяла верх над жадностью к земле и феодальной гордостью. Он упрямо торговался. А тут явился невинный сердцем Смизерс, взглянул, одобрил и купил – на половину отцовского наследства, легкомысленно и без проволочек.

Сэр Хорес и рассвирепел, и почувствовал уважение к Смизерсу – такое полнейшее отсутствие коммерческой проницательности было для него попросту непостижимо. Ему даже в голову не приходило, что в мире есть люди, которые не только ее лишены, но и питают к ней презрение. По сравнению со Стимсом, Смизерс сразу обретает симпатичность. Финансовые маневры Хореса вызвали бы у него отвращение – будь он способен их понять. Но что из всего этого вышло? Смизерс служил в своей стране в рядах ее армии – быть может, без особого толка, но всю жизнь и порой с прямой опасностью для этой жизни. Теперь «на закате дней», как страховые компании называют старость, он обитал в английской загородной руине, располагая, примерно, шестьюстами фунтами в год. Хорес же прибрал к рукам по меньшей мере три поместья, некогда предназначавшиеся для того, чтобы вскармливать и покоить воинов, защитников трона, – и все благодаря топленому жиру и смазке. В конечном счете надменная позиция Смизерса, не снисходившего ни до чего недостойного джентльмена, привела к тому, что был он наемным убийцей в международных ссорах камберуэлского торговца и его приятелей.[15]