Дочь посла

Это я знаю доподлинно, так как не раз подглядывала за старшими девочками с нашего двора, которые любили ходить по свиданиям.

Все-таки трудно решиться самой пригласить Лала! Почему так заведено, что только мальчики назначают свидания? А если тебя никто не вспомнит? Значит, так ни разу и не побудешь на свидании! Такие порядки мне не особенно нравятся.

И вот я пишу записку Лалу, приглашая его сегодня вечером, если только ливень чуточку ослабнет, подойти к новому колодцу и дождаться меня. Потом, запыхавшись, догоняю дядю Мухури и сую записку ему в руку, а потом, потом… убегаю от него, как дура… Щеки горят, сердце гулко бьется, сама не знаю отчего. Неужели от стыда?

Ближе к вечеру я стала сама не своя; как назло, мама никак не уходила из своей комнаты. Наконец, дождавшись, когда она ушла на кухню помогать дяде Тандону, я торопливо начала красить ресницы. Дело это сложное, конечно, без опыта. Я здорово перепачкалась, но это ничего; с губами обычно ни у кого возни не бывает, мазать губы каждый может.

Целую минуту раздумывала: поставить точку на лбу или нет? Все-таки не решилась. Ведь я еще не знаю всех индийских обычаев.

Идти на свидание в своих чулках тоже не положено. Наши уфимские девчонки в подобных случаях всегда натягивали мамины чулки. У меня не оставалось другого выхода, я тоже взяла мамины серые капроновые, которые она очень берегла и надевала, только если шла в гости.

В чулках я чуть не утонула. Выручила бечевка, которой я крепко-накрепко завязала чулки. Но я тут же их сняла, потому что они сразу прилипли к ногам.

Взглянув в зеркало, я осталась собой довольна. Пора уходить. Однако в самую последнюю минуту вспомнила наших девчонок: они всегда грубили мамам, перед тем как уйти, и с силой захлопывали двери. Наверное, так положено.

Но я не могла нагрубить маме, потому что, во-первых, не умею, во-вторых, мое свидание тайное.

Дверь я открыла бесшумно. По лестнице шла на носках, таясь при каждом шорохе. Двор перебежала как угорелая. Если бы я с самого начала представляла себе, каких трудов стоит так называемое свидание, ни за что бы не стала его назначать.

Возле нового колодца меня уже дожидался Лал. Он ходил взад-вперед. Увидев меня, он перестал ходить и сделался серьезным.

Скажу откровенно, я еле-еле узнала его: на голову он напялил большой тюрбан, обулся в старые туфли с закрученными носками. Наверное, он тоже слышал, что на свидание просто так не идут, а наряжаются.

Мы стояли друг против друга и не знали, что сказать. По-моему, все-таки первым должен заговорить мальчишка. Я совсем пала духом. И если бы в эту минуту Лал не заговорил, я, честное слово, убежала бы домой.

Но он сказал:

— Здравствуй!

На душе стало легче.

— Давай познакомимся по-настоящему, — предложила я.

— Я же тебя знаю, — ответил Лал. — Тебя зовут странно, как-то не по-нашему. — Шаура!

Почему он назвал мое имя странным? Я хотела обидеться, но передумала: наверное, нельзя обижаться сразу.

Как продолжить разговор, просто ума не приложу! Хорошо, что Лал догадался заговорить.

— Мы принадлежим к касте сторожей, — произнес он. — А ты, Шаура, к какой касте принадлежишь?

Я от удивления даже забыла закрыть рот.

— У нас, в нашей стране, нет никаких каст, — ответила я.

Он снисходительно улыбнулся:

— Разве все ваши люди заняты одним и тем же?

— Нет, — сказала я. — У нас есть колхозники, рабочие, врачи, учителя, инженеры, ученые…

— Вот-вот, — поддакивал он мне. — Теперь я спрашиваю тебя: к какой из этих каст ты принадлежишь?

— Тебе же английским языком говорят: у нас не было и нет никаких каст.

Его упрямство меня здорово задело.

А он никак не хотел понять меня.

— У нас в Индии есть касты жрецов, слуг, поваров, садовников, ремесленников, подметальщиков, посыльных… — сказал он. — Я, например, из касты сторожей!

Потом мы битых пять минут спорили: я говорила «нет», а он утверждал, что касты есть повсюду. Из-за этого «да» и «нет» мы крепко разругались. Домой я прибежала вся в слезах.

Лал

После больших огорчений женщина должна лежать с сухими глазами. Про это я узнала из одного фильма, который нельзя было смотреть детям до шестнадцати лет, но я его все-таки посмотрела по телевидению. Женские глаза остаются сухими тогда, когда выплаканы все слезы и больше их невозможно проливать даже при большом желании.

Как раз когда я изображала «сухие глаза», вернулся с буровой Муса.

— Ну-ка поднимайся: — сказал он. — Хватит баклуши бить.

Страдающая женщина должна упрямиться, чтобы вызвать к себе жалость. Поэтому я сказала.

— Отстань!

— Нам пора обсудить серьезно вопрос об экспедиции, — сказал Муса, напустив на себя важность. — Если ты не хочешь, я сам поговорю с Лалом.

Этого позволить я тоже не могла — а вдруг мальчишки уйдут искать нефть? От них всего можно дождаться.

Я, пересилив себя, сказала:

— Ладно, обсудим все вместе.

Утром с Мусой двинулись на буровую. Как мы и ожидали, Лал вертелся тут же, рядом со своим отцом, дядей Мухури. Он очень удивился, снова увидев меня после вчерашней истории, но ничего не сказал. Без долгих слов я раскрыла ему нашу тайну. Как мы и ожидали, он здорово заинтересовался.