Дочь профессора

Воздух был прохладен, на улицах шумно и светло от огней реклам. Луиза остановилась перед зданием кинематографа и поглядела, не видя, на афишу, слыша только стук своего сердца. У третьего кинотеатра она взяла билет и вошла в зал. Она сидела, смотрела на экран, но не воспринимала происходящего. Потом медленно повернула голову, обвела глазами вокруг и увидела позади себя мужчину. В зале было не слишком темно и не составляло труда разглядеть внешность мужчины и его возраст, но Луиза оглядывалась на него снова и снова, словно желая в чем-то удостовериться, и мужчина, как бы идя ей навстречу, встал и пересел на пустое место рядом с ней. Луиза не глядела на него, но когда его рука легла на ее колено, она сжала ее и прикрыла юбкой.

Через несколько минут они оба вышли из кино. Она привела его к себе в отель, ни разу за всю дорогу не взглянув на него, поднялась с ним в свой номер и прильнула к нему, со стоном, с мольбой, и была как в беспамятстве, пока он не овладел ею.

Утихнув, она открыла глаза. Увидела его темное лицо, услышала, как он перевел дыхание и что-то пробормотал. Она не могла пошевельнуться, придавленная его тяжестью, но отвернула голову, боясь, что ее стошнит.

Тошнота прошла и она сказала:

— Пожалуйста, уходите.

Он встал, тихонько что-то напевая.

— Как вам будет угодно, мадам, — сказал он и ушел.

В тягостные дни ожидания, когда она наконец станет свободной от Джесона, ей доставляла облегчение мысль о том, что скоро все это останется позади. Освободившись от Джесона, она освободится от всего, что было связано с этим периодом ее жизни, и снова приобретет свое прежнее, не замутненное «я».

Вот почему, когда пять дней спустя на нее снова нахлынуло то, что она сама определяла как «приказ найти самца», — эта потребность растоптать себя, загрязнить, дать насытить любому, когда тело ее снова сотрясла буря, она не стала ей противиться. Она знала: еще неделя, и с этим будет покончено раз и навсегда.

15

В самолете, возвращаясь в Бостон, она чувствовала себя безмятежно счастливой и на другой день, в воскресенье, поехала на Брэттл-стрит пообедать с родителями. Она все еще держалась несколько отчужденно с Генри и Лилиан, но уже много мягче, чем год назад. После обеда она беседовала с Лаурой и с высоты своего авторитета многоопытной старшей сестры старалась предостеречь ее от увлечения наркотиками.

Вечером она вернулась в свою квартиру в Бостоне и в понедельник поехала к доктору Фишеру. Теперь, после развода, она чувствует себя гораздо лучше, сказала Луиза, она очень довольна, что живет самостоятельно, одна, и ей остается только найти себе работу, и все будет превосходно.

Во вторник под вечер ей нечем было заняться, и она поставила пластинку и уселась с книгой. Но тело ее не долго пребывало в покое: вскоре она почувствовала, что в ней нарастает то, что, как она думала, никогда больше не воскреснет. Она пыталась читать, пыталась слушать музыку, но глаза ее были слепы и уши глухи, ибо все чувства подавлял вскипавший в ней снова шквал, втягивая ее, обессиленную, в свой водоворот.

Она встала. Походила из угла в угол по комнате. Стиснула руки, словно пытаясь пригвоздить себя к месту, но не смогла. Тогда она вышла из квартиры и принялась бродить по улицам Бостона, пока не увидела мужчину, который, как подсказывал ей инстинкт, мог дать ей то, что ей было нужно, и пошла за ним следом.

Часть четвертая

1

Семеро студентов занимались в семинаре по политической теории, руководимом профессором Ратлиджем. Все они были третьекурсниками, за исключением Дэнни Глинкмана, который учился на втором курсе, и католического священника Элана Грея, члена иезуитского ордена, который работал над диссертацией.

Эти семеро были выбраны из ста гарвардских и рэдклиффских студентов, подававших заявление о приеме в семинар, как наиболее одаренные и эрудированные в этой области знаний. Ни по способностям, ни по возрасту их, разумеется, никак нельзя было поставить на одну доску. Пожалуй, самым одаренным из них был Дэнни, только его мозг был подобен мотору, работающему с большой нагрузкой, но вхолостую. Элан, священник, имел за плечами лишние десять лет жизненного опыта, научившие его соизмерять взлеты интеллекта с реальностью, а Джулиус Тейт, американец мексиканского происхождения, несмотря на неполных двадцать два года, в подходе к решению проблем проявлял здравый смысл, ничуть не уступая в этом священнику.

Внешний облик Джулиуса Тейта лишь усиливал впечатление, производимое его интеллектом. Он был высок, строен, у него были сильные, красивые руки и правильные черты лица, несколько романтического склада. Всего этого в сочетании с темными волосами, смуглой кожей, меланхолической улыбкой и ярким блеском глаз было достаточно, чтобы вывести из равновесия двух студенток семинара — Дэбби Купер и Кейт Уильяме, — и хотя после первых трех-четырех занятий семинара им удалось кое-как совладать с собой, они с куда большим вниманием прислушивались к его редким скупым словам, нежели к сверкающему потоку темпераментного красноречия Дэнни.