Дочь профессора

Пять членов семинара — Элан, Джулиус, Дэнни и обе девушки — исповедовали радикальные взгляды. Джулиус и Дэнни оба принадлежали к Гарвардскому отделению организации «Студенты за демократическое общество». Элан поначалу пытался скрывать свои взгляды, делая вид, что он только сочувствует революционерам, но по мере того, как занятия семинара, не имевшего твердой программы, переключались с Гоббса на Маркса, а потом на Мао Цзэдуна, он от сочувствия перешел к открытому призыву к революции, чем немало удивил Генри Ратлиджа, который хотя и слышал, что бывают и такого сорта священники, но никогда ни с одним из них не сталкивался.

Впрочем, определение «радикальные взгляды» было довольно растяжимо даже в применении к этим пяти студентам, ибо американцы менее склонны, чем европейцы, наклеивать на себя какие-то ярлыки. И если уж здесь уместно употребить подобный термин, то у обеих студенток, например, взгляды эти проявлялись совершенно по-разному.

Кейт Уильямс — студентка из штата Мэн — по складу своего характера была скорее консервативна. Одевалась она очень опрятно и строго и по виду могла бы принадлежать к женскому студенческому землячеству, если бы таковое существовало в Рэдклиффе. Отец ее, подобно отцу Лилиан, был судьей и, по-видимому, либералом. И политические взгляды Кейт, по существу, сводились к тому, что она с пылом убежденной либералки готова была броситься на помощь любому обиженному, кем бы он ни был. Доведись ей родиться лет на пять раньше, она, несомненно, оказалась бы среди тех, кто отправлялся на Юг агитировать в пользу негров; теперь же, в Кембридже, она с таким же жаром вставала на защиту всех уклоняющихся от воинской повинности и всех борцов против войны.

А Дэбби Купер была прежде всего анархисткой до мозга костей и проповедовала свободу, далеко выходящую за рамки обычных политических категорий. Полнотелая, чувственная, она, ратуя за свободу, словно бы предлагала испробовать ее на себе самой. Дэбби была в равной мере против запрещения наркотиков, как и против запрещения противозачаточных средств, так как все эти запреты вместе с «Ману законами»^[26], полицией и законами против абортов были, по ее мнению, лишь проявлением единой тоталитарной системы, которую она, Дэбби Купер, решительно отвергала.

Двое студентов, Майк Хамертон и Сэм Фаулер, не попадали в это столь неоднородное по составу левое крыло семинара. Однако это не следует понимать так, что они принадлежали к правому крылу: приверженцев фашизма или хотя бы даже консерватизма в Кембридже быть не могло, как, пожалуй, и вообще на Северо-Востоке. Майк Хамертон был родом из Чикаго и относился несколько свысока к своим сумбурным гарвардским однокашникам, но не потому, однако, что они были радикалами, а потому, что считал их несдержанными и невропатами. Он полагал, что теория политики должна быть отраслью математики; он готовил диссертацию по кафедре математики, и его заветной мечтой было работать на компьютерах. Он был непоколебимо уверен в том, что для мудрых вычислительных машин нет ничего недостижимого во всех областях человеческого духа. Изучая политическую теорию и посещая лекции по истории искусства и философии, он ставил перед собой единственную цель: создать в один прекрасный день парочку таких компьютеров, которые дадут миру лучшую политическую систему, самое высокое произведение искусства и неопровержимую философскую истину.

Худой, рябоватый, начинающий лысеть, он отнюдь не страдал от своей невзрачной внешности и ни в коей мере не терял увереннострг в себе. Он садился всегда в глубине аудитории у стены и говорил ясно и громко, выражая свои мысли с точностью, достойной любезных его сердцу компьютеров.

И наконец, там был еще Сэм Фаулер — hors categorie^[27], по определению как левого, так и правого крыла, поскольку он был черный. Будучи единственным черным в семинаре, он достаточно остро ощущал это и держался настороженно и не слишком дружелюбно со всеми членами семинара, за исключением Джулиуса, который был метисом. Немало мыслей бродило в его голове, когда он, сидя в углу напротив Майка Хамертона, слушал, что говорили остальные, молчаливый и гордый. Эти мысли стали отчасти известны лишь тогда, когда пришла его очередь сделать на семинаре доклад о Плеханове. Он прочел его с блеском, продемонстрировав великолепный аналитический талант и умение обращаться с материалом, — прочел с жаром настоящего политического борца за идеи гуманизма, однако сильно испортил впечатление, то и дело неуместно вплетая в доклад взятую в самых различных аспектах тему бедственного положения его черных собратьев в Соединенных Штатах Америки.

Такова по крайней мере была оценка, данная Генри Ратлиджем докладу его единственного студента-негра. Однажды он попытался, очень мягко, указать Сэмми, что история человечества знает немало примеров угнетения и жертвами его были не только негры.

— Да, — сказал Сэмми горячо, — но здесь, у нас, угнетают именно их. — А потом прибавил: — И других темнокожих, — и сообщнически покосился на Джулиуса.

Джулиус пожал плечами.