Дочь Птолемея

Высоко держа голову, смотря только перед собой и не видя ползавшую у её ног рабыню, Клеопатра произнесла строгим голосом:

- Почему же ты, милочка, меня обманула?

- Я... я... - залепетала девушка.

Клеопатра медленно приподнялась с ложа, не спеша приблизилась к рабыне.

- Боялась? Чего же ты боялась, душа моя? Что тебя мучило? проговорила она с ледяным спокойствием. - Ну-ка поднимись, поднимись!

Всхлипывая и размазывая слезы кулачками по грязным щекам, девушка поднялась на ноги, смотря на царицу, как затравленный зверек. Не дождавшись ответа, Клеопатра хлестанула её по лицу ладонью и закричала, топнув ногой:

- Отвечай, мерзавка! Почему ты меня обманула?

Девушка рухнула на колени и несколько раз, плача, поцеловала её туфлю. Потом запрокинула несчастное, мокрое от слез лицо и промолвила:

- Прости, госпожа царица. Я думала...

Клеопатра в упор уставилась в её большие, полные слез, молящие глаза.

- Я не хочу слышать, о чем ты думала. Я хочу знать, почему ты меня обманула?

- Я виновата... Я сделаю все, что тебе угодно, госпожа моя. Только не отсылай меня к Селевку.

"Он и впрямь засечет ее", - подумала Клеопатра, распрямляясь и переводя свой взгляд на сбившихся в кучку перепуганных, онемевших рабынь.

- Я предупреждала или нет, чтобы вы не путались с рабами? Я говорила вам, что это не следует делать? Да или нет? - Девушки молча взирали на нее. - Так вот! Повторяю ещё раз: вы предназначены для других. И чтобы я вам больше не напоминала. А ты, - произнесла она, взглянув на виновницу, исчезни!

Девушка с рыданиями бросилась бежать прочь.

- Подожди! - остановила её царица. - К Селевку не ходи. Отправляйся к Демару. Отныне ты будешь работать в поле.

15. ТЫ НЕОБЫКНОВЕНЕН, ДРУГ МОЙ!

Клеопатра повернулась ко всем спиной и стала спускаться по лестнице в сад. Ей захотелось побыть одной. "Опять разволновалась, - сожалела она, хотя, в сущновти, какой пустяк - переспать с кем-нибудь на соломе. Два дурака подрались из-за одной смазливой мордашки. В чем, собственно, она виновата? И я тоже хороша! Больше спокойствия, как скажет мой добрый Олимпий".

Она остановилась на первой площадке лестницы и, закрыв глаза, посчитала до семи. Затем, приподняв веки, поглядела вдаль, на самую границу города, где в путанице каналов поблескивала нильская вода.

"Моя Александрия!" - прошептала она и, как больной, принимая лекарство, излечивается, так и Клеопатра, впитывая в себя глазами привычные очертания города, получала душевное облегчение.

Ярко освещенная опускающимся к морю солнцем Александрия будто бы замерла: тишина, которая царила здесь, во дворце и саду, создавала впечатление сплошного затишья. Однако она знала, что там, в городе, особенно на рынке и в порту, - шумно и людно.

Город был большой, разноплеменный. И кого только не почитали в нем: Анубиса с собачьей головой; Исиду и Осириса, брата и сестру, которые жили друг с другом, подобно мужу и жене; Молоха, пожирающего детей; Иегову, Иштарту, Януса, Юпитера, Венеру, Атанакс, ради которого девушки и молодые женщины отдавались чужестранцам в тени оград; Танит, любящую блестящие дары; Кибелу, Великую Ма, которая обитала на снежных вершинах фрикийских гор и ездила в колеснице, запряженной львами и леопардами; Аттиса, её любовника, что в безумии оскопил себя, лишил себя той гордости, которой дорожит каждый мужчина, и умер, оплакиваемый обитателями рощ. И многим другим богам, покровительствующим блуду, кровосмесительству, пьянству, воровству.

Клеопатра сошла на последнюю ступеньку, бросила взгляд на погружающийся в морскую пучину яркий диск Гелиоса, зажмурилась и невольно чихнула, один раз, другой, третий...

- Будь здорова, царица! - послышался чей-то глуховатый голос.

Она отняла руку от лица и огляделась - никого. Однако Клеопатра не могла ослышаться: говорил мужчина и совсем близко от нее.

- Где ты?

- Тут, - ответил голос сбоку.

Царица повернулась и увидела невысокого мужчину, одетого в опрятный белый хитон с вышивкой по вороту. То был Дидим.

- Как я могла забыть, что так появиться может только один... один во всей Александрии... один во всем Египте!

Дидим почтительно склонился, разведя руки в стороны, улыбающийся, спокойный, неотвратимый, как сама судьба.

- Что же получается? Ни Ирада, ни Хармион, ни Сотис не смогли тебя остановить? И моя бдительная стража пропустила тебя? Ты обошел даже самого Селевка? Ты миновал все заграждения, пробрался ко мне, как вор... вестник чего? Добра, несчастья?

- Моя нежная, милая царица, не вини никого! Твоя стража по-прежнему бдительна, а Сотис и Селевк неподкупны, как моя совесть. Что касается моего появления здесь, то это всего-навсего магия. Искусство халдеев, которым я владею. Но тут я отнюдь не затем, чтобы причинить дочери Птолемея Диониса неприятности. Разве в войне с коварными александрийцами семь лет назад я не доказал свою преданность? Клянусь моим потерянным пальцем, - сказал он, поднимая левую руку без мизинца. - Я пришел, чтобы отвести от тебя печаль.