Читаем Дочь Птолемея полностью

Десятки рабов метались по двору от одного строения к другому. Из царской кухни, освещенной множеством огней, доносился сытный раздражающий запах. Из садов и огородов ещё утром доставили фрукты и овощи; из погребов — большие кувшины с маслом и различными винами.

И чем становилось темнее, тем беспокойнее бегали босые рабы, понукаемые надсмотрщиками.

Тем временем Клеопатре подрумянили щеки, насурьмили брови, удлинили чернотой разрезы глаз; от краски под нижними веками образовался налет голубоватой тени, придавший её взгляду томность и таинственность.

Ей не понравилась прическа.

— Что ты сделала мне на голове? — проговорила она, искоса посмотрев на рабыню, расчесывающую её костяными гребнями. — Разве я так хотела? — Она спутала волосы рукой. — Сделай как в прошлый раз. Да не так! Не так! Ах! воскликнула она и поглядела на палец, из которого выступила круглая капелька ярко-красной крови.

— Прости, госпожа царица, — забормотала рабыня, побледнев. — Я виновата.

— Не на палец смотри! А вот сюда, сюда! — указывала она себе на голову.

Скоро её волосы были собраны на затылке в пучок, унизаны жемчугом; с боков их закололи золотыми шпильками. Голову она решила ничем не покрывать; её увенчали лишь золотой диадемой с урием посередь лба.

Поверх туники одели длинное узкое платье из тончайшей розовой ткани; длинные с каменьями подвески оттягивали мочки ушей; шею обвивала в три ряда нитка жемчуга; на руках желто сверкали разной величины браслеты в виде змей; на плече, скрепляя с платьем накидку, тонкую, прозрачную, точно крыло бабочки, зеленела брошка — малахитовый скарабей.

И хотя одежда её была легка и себя в ней она чувствовала свободно, что-то теснило ей грудь.

Перед выходом ею вдруг овладело волнение, и она ощутила такую усталость, что не в силах была поднять руки. Пришлось откинуться на спинку кресла и усилием воли сдержать дрожь пальцев. Наконец она сказала: "Все. Иду". И поднялась.

И тут все пришло в движение.

Она шла в сопровождении целой свиты молодых красивых женщин и придворных, высоко держа голову, минуя залу за залой, пока не оказалась перед полупрозрачной роскошной занавесью с кистями понизу, которая, точно по волшебству, раздвинулась в стороны и открыла её взорам всех присутствующих.

Туман кинномона, подымающийся из низких порфировых чаш, обдал царицу пахучей теплотой. Она сделала несколько шагов и очутилась на открытой террасе, предназначенной для пиров под ночным небом.

Возгласы приветствий, хлопки в ладоши, взмахи рук, звуки флейты и труб, звон кимвалов, бой литавр, приглушенные стуки негритянских барабанов, враз раздавшись, вскружили ей голову.

На мгновение все поплыло перед её глазами и качнулось. Качнулась и она сама и, чтобы не упасть, оперлась о худенькое плечо Ишмы, — сердце её учащенно забилось, глаза весело заблестели, радостное чувство при виде всех этих людей, находящихся на террасе, переполнило её, и, улыбнувшись, она подняла голую до плеча руку.

Тут собрались преданные ей друзья: те, на которых она всегда могла положиться и с которыми привыкла пировать и проводить время в играх и плясках.

То были в основном молодые мужчины и женщины знатного происхождения известные поэты, художники, философы, астрологи, алхимики… Общество Неподражаемых — так они себя именовали в узком кастовом кругу.

И если случалось среди них появиться новым лицам, то это всегда было по милости и доброжелательности царицы. Прием новых членов сопровождался комичным ритуалом: новичков заставляли выпить чашу вина, называемую чашей приема, которую торжественно преподносили: мужчине — женщина, женщине мужчина, давая при этом новичку какое-нибудь шутливое напутствие.

Прежде чем опуститься на свое ложе, Клеопатра беглым взглядом окинула присутствующих.

Она приметила черноволосую голову Нофри, выразительное лукавое лицо Дидима. Неподалеку от них возлежал Мардоний, любимец женщин, напоминающий Диониса, с черными кудрями до плеч и сладострастной улыбкой. Затем замелькали давно знакомые лица — Аристобул, Деметрий, Касьян, обладающий прекрасным голосом. Юный Останес, алхимик, с которым Клеопатра тайно изготовляла яды и пыталась сотворить золото из сплавов различных металлов. Ириния, её подруга детства, от которой один за одним сбежало двенадцать мужей. Джама, пышнотелая прелестница, на груди которой не один мужчина излил свою печаль. Кассандра, носившая прозвище Нагая, за милую привычку, пока хмелеет, снимать с себя одежды. Хлоя, Филина, Дефила, Рея, сестры-близнецы — Итис и Деянира, веселые и озорные, благодаря поразительному сходству постоянно дурачившие своих любовников. Зет, Ксанф, шутник Павор, хромой на левую ногу, но необыкновенно страстный любовник, по словам Джамы.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?
100 дней в кровавом аду. Будапешт — «дунайский Сталинград»?

Зимой 1944/45 г. Красной Армии впервые в своей истории пришлось штурмовать крупный европейский город с миллионным населением — Будапешт.Этот штурм стал одним из самых продолжительных и кровопролитных сражений Второй мировой войны. Битва за венгерскую столицу, в результате которой из войны был выбит последний союзник Гитлера, длилась почти столько же, сколько бои в Сталинграде, а потери Красной Армии под Будапештом сопоставимы с потерями в Берлинской операции.С момента появления наших танков на окраинах венгерской столицы до завершения уличных боев прошло 102 дня. Для сравнения — Берлин был взят за две недели, а Вена — всего за шесть суток.Ожесточение боев и потери сторон при штурме Будапешта были так велики, что западные историки называют эту операцию «Сталинградом на берегах Дуная».Новая книга Андрея Васильченко — подробная хроника сражения, глубокий анализ соотношения сил и хода боевых действий. Впервые в отечественной литературе кровавый ад Будапешта, ставшего ареной беспощадной битвы на уничтожение, показан не только с советской стороны, но и со стороны противника.

Андрей Вячеславович Васильченко

История / Образование и наука
10 мифов о князе Владимире
10 мифов о князе Владимире

К премьере фильма «ВИКИНГ», посвященного князю Владимиру.НОВАЯ книга от автора бестселлеров «10 тысяч лет русской истории. Запрещенная Русь» и «Велесова Русь. Летопись Льда и Огня».Нет в истории Древней Руси более мифологизированной, противоречивой и спорной фигуры, чем Владимир Святой. Его прославляют как Равноапостольного Крестителя, подарившего нашему народу великое будущее. Его проклинают как кровавого тирана, обращавшего Русь в новую веру огнем и мечом. Его превозносят как мудрого государя, которого благодарный народ величал Красным Солнышком. Его обличают как «насильника» и чуть ли не сексуального маньяка.Что в этих мифах заслуживает доверия, а что — безусловная ложь?Правда ли, что «незаконнорожденный сын рабыни» Владимир «дорвался до власти на мечах викингов»?Почему он выбрал Христианство, хотя в X веке на подъеме был Ислам?Стало ли Крещение Руси добровольным или принудительным? Верить ли слухам об огромном гареме Владимира Святого и обвинениям в «растлении жен и девиц» (чего стоит одна только история Рогнеды, которую он якобы «взял силой» на глазах у родителей, а затем убил их)?За что его так ненавидят и «неоязычники», и либеральная «пятая колонна»?И что утаивает церковный официоз и замалчивает государственная пропаганда?Это историческое расследование опровергает самые расхожие мифы о князе Владимире, переосмысленные в фильме «Викинг».

Наталья Павловна Павлищева

История / Проза / Историческая проза
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное