Дочь Рейха

Она умолкает на полуслове.

– Мы же договорились, – отвечает она, – что теперь Куши будет выводить Вера. Пока ты не вернешься из… Берлина.

– Да, но ведь вреда от этого не будет, правда, м ама? Одна коротенькая прогулка с Эрной: туда – и сразу обратно.

Мама вздыхает:

– Наверное, ты права. Только далеко не уходите и выбирайте места потише, ладно?

Я понимаю, что она хочет мне сказать: не ходить туда, где меня могут увидеть знакомые. Чем меньше людей знают о моем положении сейчас, тем меньше придется объяснять после.

– Не волнуйся, я знаю правила.

На улице я снова могу дышать. Просто чувствовать свежий ветерок на коже, не быть среди четырех гнетущих стен и то уже поднимает настроение. Теперь, когда Томас живет с нами, дом и вовсе стал для меня тюрьмой. Томас занимает комнату Карла. Это папа придумал. Мама заметно напряглась, когда он это предложил: «В доме полно других свободных комнат, так почему его надо селить именно в комнату Карла?» – «Потому что она рядом с моей, как положено», – ответил папа. Никто даже не предположил, что Томас может жить в одной комнате со мной.

В конце концов мама смирилась, хотя и против воли, как и я. Кислая фабричная вонь сопровождает Томаса каждый раз, когда он возвращается со смены, а иногда к нему присоединяются запахи пива и табака. Томас уверяет меня, что это ненадолго. Всего несколько недель – и с этой работой будет покончено навсегда. А мне надо будет привыкать к положению жены армейского новобранца.

– Какое счастье, что она выпустила тебя из дому, – говорит Эрна, едва мы выходим за ворота. – Идем к нам. Отец сейчас дома, он сам скажет, что тебе делать.

– У тебя есть план?

Эрна вынимает из кармана конверт:

– Это тебе. От Вальтера.

Я протягиваю дрожащие руки. Вижу его почерк, мое имя, написанное его рукой…

– Эрна, ты ему рассказала?

– Просто прочти.

Но я открываю конверт только дома у Эрны. Она уходит к отцу, а нас с Куши оставляет в своей комнате наедине с письмом.

Моя дорогая Хетти!

Первое, что я тебе скажу: не сердись на свою милую подругу Эрну. Я знаю, ты не хотела, чтобы я узнал, не хотела жертвовать моим счастьем. Но она все мне рассказала и была права. Представить не могу, как ты переносила все это одна так долго.

Не могу выразить здесь всего, что я перечувствовал с тех пор, как узнал о твоей беременности. Мне так грустно и так стыдно, что я допустил, чтобы это случилось с тобой, а потом бросил тебя как раз тогда, когда ты особенно во мне нуждалась. Ты знаешь, что больше всего на свете я хочу быть с тобой всегда и всегда заботиться о тебе и нашем малыше. Как бы я был счастлив тогда, ты даже не представляешь. Но это невозможно, а значит, нечего об этом и думать.

Эрна рассказала мне все о твоем положении. О том, что твоя беременность сохраняется в тайне, и о том, что твоя мать договорилась отдать ребенка в еврейский приют. Хетти, у меня есть основания считать, что в Германии от людей скрывают то, что Гитлер готовит нам, евреям. И по этой причине я боюсь, что нашему ребенку грозит смертельная опасность. Вот почему то, что я хочу тебе предложить, представляется мне его (или ее) единственным шансом на жизнь.