Дочь Рейха

– Сплетница она, вот и все. Особого внимания ей нужно. Хочет, чтобы ее заметили. Вот и сплетничает. А как по мне, – Берта снова шлепает мокрую щетку на плиту, – все это плохо кончится. Скорее всего, для нее самой. Но что я могу, только сказать ей иногда, чтобы держала язык на привязи. – Она качает головой, поджимает губы. – Вы бы…

Но не успевает закончить: хлопает входная дверь, голоса мамы и папы наполняют прихожую. Берта бросает недомытую плиту и начинает суетиться, готовясь подавать на стол.

Наблюдая за ней, я спрашиваю себя: а на чьей она стороне? Гитлера и великого Рейха? Или нашей семьи: людей, на кого она давно и много работает? А может, она заботится только о своих, кем бы и где бы они ни были. А вдруг – при этой мысли колючие мурашки страха бегут у меня по шее – вдруг Берта втайне сочувствует тем, кого исключили из арийской революции?

7 октября 1938 года

Мы медленно идем мимо классической громады университета – старой, солидной и такой надежной постройки. Между нами не менее сотни метров. Я поднимаю к солнцу лицо; ветерок обвевает мягко, точно крылом. Я оглядываюсь. Он идет по той стороне улицы. Еле заметный кивок показывает мне, что мой взгляд не остался без внимания. Мы уже не впервые делаем это, и все равно каждый раз я испытываю прил ив адреналина. Страх и восторг в равных пропорциях.

Вхожу в маленький парк позади университета. Евреям вход в него воспрещен. Хорошо, что Вальтер голубоглазый и светловолосый. Мимо проезжает юноша на велосипеде, увесистая сумка с книгами хлопает его по бедру. Вдалеке, шаркая ногами, идет старик с палкой. Больше никого нет. Безопаснее, чем здесь, не найти места во всем городе. Я сажусь, прижимаюсь спиной к шершавому толстому древесному стволу, а через пару минут рядом со мной опускается на траву Вальтер.

– Привет. – Я наклоняюсь к нему, мы торопливо целуемся. – У меня всего час.

– Почему? – У него поникают плечи.

– Прости, на следующей неделе будет больше.

– Дело не в этом… – Голос вдруг изменяет ему. Он выглядит таким несчастным.

– Вальтер? Что случилось? – Я трогаю его за плечо, а он смотрит на меня и тяжело сглатывает. – Эй! – тормошу его я. – А как же шутка? Неужели я сегодня не услышу ничего нового?

Вальтер качает головой. Его лицо вдруг заливает бледность.

– Я должен кое-что тебе сказать.

– Что же?

Он прокашливается.

– Несколько недель назад мой отец наконец признал, что дальше здесь жить невозможно и что Гитлер все равно заберет у нас все, чем мы еще владеем, и наше присутствие его не остановит. Он решил, что нам надо уехать, любой ценой. Теперь он каждый день ходит из посольства в посольство, где с утра до ночи стоит в очередях: надеется получить визу для всей семьи. Но, как я и предполагал, уже слишком поздно. Начинать надо было раньше, годы назад. А теперь евреев везде как вшей, и ни одна страна не хочет принимать новых. – (Я морщусь, услышав от него такие слова.) – Здесь мы и застрянем. Навсегда, – продолжает он, – если только…

– Если – что?

– Есть один выход. – Вальтер вздыхает. – Правд а, я… не уверен, что смогу.

– Почему? Вальтер, ты должен!

Дурное предчувствие сжимает мне сердце. Но безопасность Вальтера – это главное. Так что новость хорошая. Однако Вальтер отводит глаза.

– Дело в том, что мне предстоит уехать одному, – говорит он бесцветным голосом. – Бросить здесь родителей, бабушку, всех наших. – Вальтер так сжимает кулак, что слышно, как хрустят пальцы. – Но самое страшное в том, что мне придется оставить тебя, а без тебя я не мыслю своей жизни.

– Я не понимаю. Почему уехать можешь только ты?

Он тяжело, долго вздыхает.

– У моих родителей есть друзья в Англии. Отец врач, из Германии выехал в тысяча девятьсот тридцать третьем. У них дочь, на год старше меня. Анна.

– И они могут помочь?

– Они считают, что мне дадут визу… – он опять сглатывает, – как члену семьи, чтобы они смогли гарантировать мне материальную поддержку.

– Но это не так. Ты ведь не член их семьи. Как же…

– Хетти… О черт! – Он смотрит сначала вверх, на небо, потом на меня, в упор; в его глазах слезы, и мне становится не по себе. – Я должен обручиться с Анной. Другого пути нет!

– Что? Но тебе ведь не придется на ней жениться? Тебе ведь всего девятнадцать, и…

– Вот именно. Мне придется жениться. Англичане проверят. Хорошо еще, что семья порядочная. Их там уважают. Отец Анны – превосходный врач, а сама Анна… она хорошая, добрая, но ведь она не ты. А я не хочу жениться ни на ком, кроме тебя, Хетти.

– Жениться? – Слабость охватывает меня, расползаясь по всему телу.

– Конечно, ей тоже придется чем-то пожертвовать. Правда, я понятия не имею, есть ли… есть ли у нее кто-нибудь. Она так любезна, что согласилась меня выручить.

Согласилась выручить? Да чего бы я только не отдала, чтобы оказаться на ее месте!

Мой мозг словно онемел. Пропали слова, мысли.

Говорит один Вальтер, говорит без остановки, точно боится, что наступит молчание.

– Она как раз такая девушка, на которой с удовольствием женили бы меня родители, даже если бы все…

Гнев стремительной, упругой волной вдруг отталкивает меня от него.