Дочь Роксоланы

Один поэт, живший в давнее время, утверждал, что Азраил – сильнейший из мужей, приходящий за лучшими воинами и одолевающий их с легкостью. Ему, этому поэту, виднее: он ведь уже несколько веков как удостоился взгляда Смерти. Но иные, не менее достойные, считают, что Азраил может представать и в женском облике. Однако стоит ли задаваться таким вопросом? Будь Азраил хоть султан, хоть хасеки – он в любом случае Смерть.

Так можно сказать – и сказать ошибочно. Ведь если Азраил мужского пола, долг воина – сопротивляться ему до конца, а если женского, то воин ему (ей!) может и уступить в конечном счете.

Помни главное: он или она совсем не таковы, как описывают в священных книгах и как рассказывают очевидцы.

Смерть порой ведет себя даже слишком по-мужски: всегда нападает и никогда не обороняется, даже в случае мастерского сопротивления противника. Против таких умело сопротивляющихся бойцов Азраил выступает с особой злобой, причем порой он неколебимо храбр, а порой празднует труса. Помни и это, оно тоже главное: Смерть может потерпеть поражение, случается ей (или ему) отступить.

Неправы те, кто утверждает, что Азраил побеждает всегда! Часто он (или она) обессилевает в схватках и уходит с поля брани, признав свое поражение.

А вот Жизни свойственно совсем иное. Жизнь может быть ранена, но никогда не сдается врагу, даже на грани Смерти.

В этом их разница. И так будет всегда.

IX. Пардовый крап

1. Искусство быть мостом

Шекер-байрам всегда праздновался в Истанбуле ярко и с размахом. На «праздник сахара», знаменующий окончание Рамадана, часто съезжались купцы из всей Блистательной Порты. И пусть говорят в народе, что «бедава сирке балдан татлыдыр» (бесплатный уксус слаще меда), но вовсе не от уксуса ломились прилавки Истанбула, совсем не от уксуса! Повара-кандалачи, те, что готовят сладости, расстарались на славу. Рахат-лукум, халва, пахлава, печенье шекерпаре, пончики с медом – все это изобильно изливалось на жителей Истанбула и гостей, спешащих полакомиться бесплатно: то тут, то там гостеприимные хозяева раздавали сласти прохожим.

Только в Шекер-байрам к тебе может обратиться незнакомец, хмельной не от запретного вина или дозволенного гашиша, а от праздника, и попросить простить ему обиды. И ты простишь, еще и сам о прощении попросишь. А затем вы оба угоститесь лукумом, разновидностей которого столько, сколько в прежние благодатные времена было наложниц в султанском гареме, а то и больше, и пойдете себе дальше со спокойным сердцем, не задумываясь, что нынче гарем не гарем, с наложницами творится ифрит знает что, да и прочие обитатели гарема ведут себя так, что у джиннов шерсть в семь кос заплетается.

Вот поэтому в галдящей праздничной толпе никто, разумеется, не обращал внимания на двух молоденьких евнухов, с любопытством осматривавшихся по сторонам.

– Совсем не как в гареме, – сдавленным от изумления и восхищения, смешанного с щепоткой ужаса, голосом сказал наконец один из мальчишек.

Другой кивнул, разглядывая неистово празднующих жителей Истанбула расширенными от тех же самых чувств глазами.

Действительно, в султанском гареме все совсем не так. Да, его обитательницы ждут праздников, ибо чем же еще, как не праздниками, порадовать душу, забыв о монотонных днях, в которых из развлечений – работа да по четвергам баня? Но мужчин на этих праздниках немного, если не сказать, что совсем нет, – султан, его сыновья да евнухи. И то в последнее время Сулейман и старшие шахзаде предпочитают женскому обществу охоту и дружеские посиделки в кругу особо преданных приближенных.

В гареме приготовления к празднику и короткий яркий миг выступления составляли счастье многих наложниц. Те, кто побогаче, шили себе новые наряды, остальные просто разучивали музыку и танцы, стараясь привлечь к себе внимание если не султана, то его сыновей, пусть даже старший из них покамест лишь подросток. А там, даст Аллах, будет новый праздник и новый шанс…

Гарем никогда не знал неистовства, свойственного народным гуляньям. Не видел зазывал, заманивающих случайных зевак на увеселения и предлагающих невиданные и неслыханные яства. Не слышал, как зычно хохочет янычар, пьяный то ли от веселья, то ли и вправду от запретного вина, которое в Истанбуле тоже продавали – из-под полы, чтоб не заметили бдительные стражи порядка. Но продавали, да. И опий тоже можно было достать, случись у кого желание. Все можно достать, только вынимай кошелек и плати! Таков Истанбул, и вряд ли даже Аллах может изменить его облик.

– Послушай, Михри… Мальва, мы и правда собираемся сделать то, что собираемся? – наконец пробормотал один из евнухов.

Второй хмыкнул и, стараясь, чтобы его голос звучал твердо, ответил:

– Разумеется, собираемся! Когда еще выпадет такая возможность, Одуванчик?

Тот, кого назвали Одуванчиком, лишь покачал головой. Точнее, следовало бы сказать «покачала», но Орыся и Михримах еще в самом начале своей отчаянной эскапады условились называть друг друга только так, как называли своих учеников евнухи.