Дочь Роксоланы

Уже был случай, когда во время вылазки на рынок они себе совсем особые имена придумали, и та затея сестер чуть не завершилась горестно. А тут даже не рынок. Так что хватит, излишняя ложь не на пользу. Они сейчас представляют собой тех, кем действительно являются, – обитателей дворца, насельников гарема.

Кто скажет, что это неправда?

Поначалу их это развлекало. Ведь так здорово переодеться в самолично сшитые одежды – точную копию одеяний евнухов-учеников – и удрать с гаремного праздника, сославшись на головную боль, чтобы погрузиться в праздник настоящий, невыдуманный, разудалый и немножечко безумный!

Но постепенно пришел страх.

Все-таки ни Михримах, ни Орыся никогда так не углублялись в чрево Истанбула. Тут даже вылазка в Капалы Чарши кажется лодочной прогулкой по сравнению с галерным рейдом.

– Эй, зеваки! Эй, ротозеи! Эй, почтеннейшая публика и вы, беспутные гуляки!

Очередной зазывала, казалось, вынырнул из пустоты подобно шайтану и завопил прямо в уши «евнухов». Те испуганно шарахнулись, как и еще пара-другая горожан, но зазывалу это нисколечко не смутило.

– Эге-гей, ну-ка, все слушайте меня, да не вздумайте говорить, будто не слышали! – продолжал он кричать. – Прямо на соседней площади знаменитейший из знаменитых, великий Кер Хасан, чей язык подобен жалу змеи, чьи шутки острее смеси красного и черного перца и жгут сердца подобно адскому огню, дает представление! Театр теней ждет вас, да только глядите – вдруг не дождется? Это же сам Кер Хасан, чья матушка хохотала всю беременность, потому что ребенок щекотал ее утробу! Ну-ка, кому охота послушать историю цыгана Карагеза и его приятеля Хадживата, который оставил на распутника из распутников свою прекрасную жену, взяв с того слово стеречь ее честь? Кер Хасан так расскажет эту историю, что вы уползете с площади, держась за животы, потому что ходить не сможете, ведь хохотать будете до упаду!

Михримах и Орыся переглянулись. Они видели театр теней: султан Сулейман, желая развеселить супругу свою, Хюррем-хасеки, как-то раз повелел дать представление на одной из площадей Топкапы, там, где можно было выглядывать из зарешеченных окошек галереи второго этажа. Но речь в том представлении шла о великом султане, завоевавшем Египет. Никакого цыгана Карагеза не было и в помине.

Горожане тем временем валом повалили на площадь, в сторону которой указывал толстый палец зазывалы. Орыся заметила, что многие ведут с собой женщин, и шепнула сестре:

– Мальва, гляди! Может, ничего постыдного и нет в этом Карагезе?

Михримах с сомнением пожала плечами, но пошла за сестрой.

Они успели вовремя: возле сцены как раз оставалась пара неплохих мест, откуда открывался прекрасный вид на происходящее.

Сам театр теней был похож на тот, который Орыся видела, сидя рядом с матерью: большой кусок ткани, натянутый на шестифутовую раму. За ней горели масляные лампы, отбрасывающие на раму яркий свет. Во время представления именно там, между рамой и лампами, должны были появляться фигуры героев.

И представление началось.

* * *

Сперва появилась кукла, представившаяся Хадживатом, строителем мечети. Выглядел этот Хадживат словно какой-то обедневший бей, да и говорил похоже: под звуки флейты и мерные удары тамбурина декламировал газели о судьбе и предназначении мужчины: любить, воевать, вздыхать под луной о возлюбленной и умереть во славу родины. Все это шло вперемешку и звучало, по мнению Орыси, достаточно глупо. Михримах тоже морщилась временами. Привыкшие при дворе султана к лучшим образчикам изысканной поэзии, девочки находили декламацию Хадживата неуклюжей, плоской и лишенной всяческого смысла.

Как выяснилось, дурным поэтом и паршивым рассказчиком считали Хадживата не только Михримах с Орысей, но и новый персонаж театра теней, тот самый Карагез, о котором говорил зазывала. Выглядел Карагез, надо признать, презабавно: тощий, с огромной головой, на которой красовался величественный тюрбан. Время от времени тюрбан, к восторгу зрителей, сваливался с неистово машущего руками Карагеза, и тогда взору зевак открывалась внушительных размеров лысина. А еще у него был… хм… Нет, Орыся видела мужское достоинство в любом состоянии, когда читала трактаты, посвященные искусству любви. Но там оно было все же не таких огромных размеров.

Рядом охнула и покраснела Михримах.

Карагез с ходу вступил с Хадживатом в горячую перепалку. И в выражениях черноглазый цыган, обладатель величественного тюрбана и не менее величественного… хм… кое-чего другого, не стеснялся. Орыся почувствовала, как кровь жарко приливает к щекам. Но вместе с тем ее разбирал смех, уж больно хлесткими были реплики Карагеза!

– Знаешь… – все же выговорила она сквозь подступающий хохот, – нам нужно уйти отсюда. Я была… был неправ. Мальва… такое представление не для нас… ох!

Очередная меткая острота Карагеза заставила Орысю от души рассмеяться. У Михримах уже выступили слезы на глазах – так сильно она хохотала. Отсмеявшись, сестры переглянулись.