Дочь Роксоланы

Уста Баратав – пожилой (после сегодняшней встречи с Багдасаром девушка поправила себя: скорее средних лет) мужчина, крепкий и очень хмурый. На Орысю он бросил взгляд только в начале разговора, после этого смотрел почти исключительно в землю. Тем не менее она заметила, что с каждым ее словом старшо́й становился все мрачнее.

Выслушал молча. И сразу же сказал:

– Нет.

Отказ прозвучал настолько твердо, а сам Баратав до такой степени не походил на человека, с которым можно было спорить, что у Орыси оборвалось сердце. Но она не сдавалась:

– Почтенный уста, я плачу серебром.

– Нет.

– Если хочешь, я плачу золотом. Сразу.

– Я ведь уже дал ответ, – мрачно произнес старшо́й, на миг оторвавшись от созерцания причала.

Чтобы поговорить, они отошли чуть в сторону, остальные кюрекчи их не слышали, а предшествующий разговор между ними и Орысей настраивал скорее на согласие, чем на отказ. Кажется, они и от своего старшо́го ждали, что он согласится. И пока они думали так, надежда еще сохранялась.

– Ты даже не хочешь узнать сумму?

– Не зли меня… – Баратав-уста сцепил руки, огромные, могучие руки гребца, хрустнул пальцами.

Девушка готова была отдать ему все, что у нее осталось, – а осталось… почти все, что она получила в результате визита к меняле: оба кошеля в нательном поясе не тронуты, да и в третьем еще много звенит. Причем отдать сразу, вперед. Знала, что так поступать нельзя, но из-за необъяснимого упорства Баратава судьба четырех человек вдруг повисла на волоске; и если он сейчас оборвется, то что ей эти деньги, что все деньги на свете…

– Почтенный Баратав, – Орыся изо всех сил надеялась, что в ее голосе не звенит отчаяние, – у меня сегодня был нелегкий день, однако доселе все, что я стремился сделать, удавалось. Неужели Аллах попустил это для того, чтобы теперь, на исходе дня, ты все перечеркнул? Без всякой выгоды для себя и для того Ширали, ради разговора с которым я к тебе подошел. Без всякой причины…

– Без причины?! – пророкотал лодочник. Поднял на девушку побелевшие от ярости глаза: – Опасность для жизни сыновей – достаточная причина! Подрастешь – поймешь. А продолжишь уговоры, так и не подрастешь вовсе. Я потому-то и не вяжу тебе руки за спину, не зову стражников – вон они, на соседнем причале, видишь? – что разбираться с тем, кто ты и откуда, тоже опасностью чревато. Так что убирайся прочь, наглая девчонка.

– Как… Как ты меня назвал? – упавшим голосом спросила Орыся.

– А ты что, меня провести думала? – Теперь, когда о согласии уже не могло быть и речи, уста вдруг повеселел, даже выпустил наружу зажатую доселе разговорчивость. – Я невольниц перевозил больше, чем недель в твоей жизни, сопливка! Хозяин твой, говоришь, тебе поручил мореходную байду нанять? Вот от своего хозяина ты и бежишь… вместе с кем-то.

– А хоть бы ты был и прав, уста. Ведь не о содействии в побеге я тебя прошу, а о наеме лодки. Даже и того менее – просто о разрешении переговорить с Ширали-лодочником. И готова заплатить за это большие деньги.

– Видать, слишком много у вас, беглецов, денег, чтобы это все было просто. – У кюрекчи-уста дернулся уголок рта. – Чем-то совсем особым смердит от твоих попыток. Вот пусть и продолжает смердеть, лишь бы только от меня подальше. Из-за золота паршивого рискнуть жизнью своих детей – да за кого ты меня принимаешь?!

Он сплюнул на набережную и уже начал поворачиваться, чтобы уйти.

Жизнь кончилась. И нечего стало терять. Впрочем, и предложить-то за жизнь – за четыре жизни! – Орысе было нечего. Но вдруг у нее в голове будто из нескольких разрозненных нитей сплелась тетива: слова смотрителя зверинца… названное им имя (пускай даже совсем не редкое)… и – неровные пежины седины на голове старшо́го лодочников.

Девушка не бросилась ему в ноги, не принялась умолять. Она, наоборот, горделиво выпрямилась и провела ладонью по лицу, будто снимая маску.

И настолько это было странно в той ситуации, что кюрекчи-уста, увидев ее преображение лишь краем глаза, замер, не успев отвернуться.

– Что ж, Баратав, ты не смог спасти падишаха, но это было вообще не в силах смертных, – произнесла Орыся чуть надменно, но при этом милостиво. – Благодарю тебя за то, что хотя бы пытался. Надеюсь, ты предал его тела достойному погребению? Все восемь тел?

* * *

Наверное, даже если бы Баратава Пеговолосого с размаху ударили по темени лопастью галерного весла, перемена не могла оказаться разительнее. Он пошатнулся, удержал равновесие – и в следующий миг чуть было не рухнул к ногам девушки уже осознанно, преклоняя колени, чтобы облобызать землю у ее стоп. Орыся едва успела удержать его. К счастью, старшо́й тут же понял, что, отвесив такой поклон на глазах остальных лодочников, он неминуемо сорвет планы своей Повелительницы.