Дочь Шидзуко

Погруженная в грустные мысли, Юки не заметила, как очутилась перед своим домом, возле припаркованной машины мачехи. На капоте автомобиля, выкрашенного в цвет губной помады, виднелась вмятина. Две недели назад машина врезалась в почтовый ящик: мачеха случайно задела высоким каблуком педаль акселератора. Когда после этого она вернулась домой, ее трясло, целый день она лежала в постели, а отец сидел рядом, держа ее руку. Мачеха тогда жаловалась, что стук шагов Юки, доносящийся сверху, усиливает ее головную боль и тошноту. «Мне нужен полный покой, — ныла она. — Что ты там делаешь у себя в комнате? Все время ходишь взад-вперед как заведенная!» «Ничего я не хожу, — отвечала Юки. —

Сижу спокойно — читаю, рисую, пишу письма, делаю уроки. Вот и все». Лицо мачехи скривилось, как если бы Юки ей нагрубила.

Проскользнув через узкое пространство между домом и машиной, Юки открыла дверь, вошла в темную прихожую и быстро огляделась по сторонам. В коридоре никого нет. Дверь в комнату отца закрыта, оттуда доносится звук включенного телевизора. Сняв кроссовки, Юки поднялась по лестнице, стараясь не производить ни малейшего шума. Даже дыхание задержала. Очутившись в своей комнате, она переоделась и села за письменный стол — осторожно, чтобы ножки стула не ерзали по полу. Окно в ее комнате выходило на север, на небе виднелись небольшие облачка, похожие на рыбью чешую. «Небо меняется, становится осенним» — так сказала бы мама. Юки открыла альбом для рисования — надо запечатлеть сегодняшнее небо. Она вздохнула. До соревнований по кроссу остается еще пять воскресений.

Глава 7

ЖЕЛТЫЕ МИТЕНКИ И РАННИЕ ФИАЛКИ(март 1972)

Маса, бабушка Юки, в своем сером кимоно вошла в кухню и включила свет. Ее внучка сидела за столом, читая журнал, и то надевала, то стягивала желтые митенки. В семь утра в середине марта солнце еще не светило в два узких окна кухни. В желтом свете единственной электрической лампочки красный свитер и синие джинсы Юки выглядели неестественно яркими. Юки не подняла глаз от журнала, который читала в полумраке. На полу рядом с ее чемоданом стояли пластиковые пакеты с фиалками, выкопанными ею у реки. Пакеты были с круглыми отверстиями для воздуха и напоминали засушенных бабочек, чьи крылышки обесцветились и стали похожи на клочки бумаги.

— Что ты встала в такую рань? Первый автобус придет лишь через два часа, — удивилась Маса.

— Я знаю, — Юки стянула митенки и положила их на стол.

— Будешь завтракать?

— Нет.

Маса все-таки налила в кастрюлю воды и насыпала в нее рису. Налила воды и в чайник, поставила все на огонь. В доме держался стойкий запах ароматических палочек: вчера приходил священник и совершал поминальную молитву по случаю третьей годовщины смерти Шидзуко — дочери Масы. Всего три года прошло, сокрушалась старушка, а Юки ведет себя так, будто забыла свою мать, да и нас хочет забыть.

Она бросила в чайник пригоршню чайных листьев и села напротив Юки, продолжавшей читать журнал. Рядом с журналом лежали митенки, довольно несуразные: одна была явно больше другой — Юки сшила их на уроке по домоводству. Маса удивилась: зачем внучке нужны митенки в середине марта, когда уже тепло? Вон во дворе очнулись после зимы весенние хризантемы и ранняя клубника, а у реки — фиалки и клевер.

Вчера, пока гости съезжались на поминки, Юки в черном платье сбегала к реке за фиалками. Вернулась, измазанная землей, умылась. Священник уже зажигал поминальную ароматическую палочку. Юки присела среди гостей: спина прямая, поза неподвижная, на лице — ни горечи, ни скорби. А некоторые из гостей, даже не родственники, слушая пение священника, украдкой прикладывали платочки к глазам. Сейчас гости разъехались, и Маса сидит вдвоем с Юки. Ее муж Такео еще не проснулся.

— Ты уверена, что не будешь завтракать? — настаивала Маса.

— Уверена, — Юки не отрывалась от чтения.

— Если не хочешь рису, я возьму у соседей хлеба и сделаю тосты.

— Я не хочу есть.

— Ехать-то долго, умрешь с голоду, — не унималась Маса.