Дочь Сталина

В октябре 1967 года Светлана впервые в жизни праздновала не годовщину революции, а День благодарения. Москва вдруг переменила тактику и предложила перебежчице вернуться. Это было сделано не прямо, а косвенно: в интервью для немецкого журнала «Штерн» Иосиф заявил, конечно, не от своего имени: «Если сейчас мама решит вернуться обратно, никакого наказания не последует». Но Светлана не раз с гордостью повторяла, что никогда не меняет своих решений. «Мне иногда снились по ночам московские улицы, комнаты моей квартиры, я просыпалась в холодном поту, это было для меня кошмаром», — не без вызова признавалась она.

Но и будущую жизнь в новой стране Светлана пока представляла себе смутно, хотя «год путешествия и цыганского кочевья подходил к концу. За всю свою прежнюю жизнь я не видала столько новых стран — Азия, Европа, Америка. Пора было, наконец, убрать чемоданы и попробовать перейти к оседлой жизни» («Только один год»).

Вначале у нее было много планов и замыслов. Она хотела жить в среде писателей, художников и заниматься какой-нибудь творческой работой, например фотографией. Путешествуя по Америке, Светлана была очарована ее природой, великолепными ландшафтами. Вот что ей хотелось бы снимать!

По неосторожности она поделилась своими мечтами с журналистами. И тут же ей предложили стать участницей грандиозного коммерческого шоу: она будет разъезжать по стране с группой фотокорреспондентов. И скоро во всех журналах появятся красочные снимки: «дочь Сталина на фоне водопада!» Светлана представила себя на обложке журнала, ужаснулась и решила пока отложить на неопределенное время занятия фотографией.

Еще летом она рассказывала Джорджу Кеннану и своим издателям о плане следующей книги — описать события последнего года, круто изменившего ее жизнь. Издатели одобрили замысел. Оставалось только найти тихое место, снять дом и всерьез заняться работой. Светлана выбрала Принстон, маленький университетский город, старомодный и уютный. По его улицам она ходила спокойно, не опасаясь, что ее узнают. К тому же Кеннаны жили неподалеку. И ее новый знакомый Луи Фишер, профессор, историк, который четырнадцать лет был корреспондентом в СССР, а теперь консультировал ее и помогал в работе над книгой.

Свою жизнь в Принстоне Светлана описывает как безмятежное и спокойное существование, заполненное работой и общением с друзьями. Но за каждым ее шагом пристально следили не только газетчики. О ней по-прежнему ходило много сплетен, о ее личной жизни судили и рядили все, кому не лень. Недоброжелатели утверждали, что она сама часто давала к этому повод.

Историка Роя Медведева едва ли можно отнести к доброжелателям Светланы Аллилуевой. Он писал о первом годе ее жизни в Америке: «В Принстоне у нее возник роман с писателем-советологом Луи Фишером, который помогал ей в работе над мемуарами. Ему исполнилось семьдесят лет. Луи Фишер, автор биографии Ленина, был очень польщен вниманием дочери Сталина, однако их связь вскоре распалась, главным образом из-за грубости и несдержанности Светланы. Разъяренная дочь Сталина пришла в дом Фишера объясниться, но он не открыл ей двери. Светлана целый час ходила вокруг дома своего недавнего друга, требуя, чтобы он вернул ей подарки. Когда она начала выбивать стекла в доме, Фишер вызвал полицию. Все в Принстоне знали об этом скандале, но западная печать, создавшая образ обаятельной «тургеневской» женщины, хранила молчание».

Рой Медведев несколько идеализирует западную печать. Она никогда не проявляла сдержанность «в освещении» личной жизни знаменитостей и никогда никого не щадила, смакуя интимные подробности. Газеты и журналы с удовольствием рассказывали о трагических любовных историях Светланы. «Светлана влюблялась бешено, — писал журнал «Таймс». — Скандалила, приходила к женам, разбивала окна, при разлуке отнимала подарки». «Итак, жизнь Светланы Аллилуевой выставлена напоказ для толпы! Можно не сомневаться, что некоторые заатлантические журналисты, которых не терзают угрызения совести и которые не слишком стеснительны, еще больше добавят того, что они называют «пикантными» (газета «Юманите диманш»). И добавляли, конечно, и сгущали краски, а случалось, бессовестно врали.