Дочь священника

В восемь утра Дороти спустилась на первый этаж и увидела, что миссис Криви уже завтракает в комнатке, примыкавшей к кухне и обозначенной ей как «столовка». Изначально это была мойка, но миссис Криви переоборудовала ее в «столовку», просто переставив раковину и котел в кухню. Внушительный стол, накрытый грубой скатертью, смотрелся неприятно голым. На дальнем от двери краю, где сидела миссис Криви, стоял поднос с заварным чайником и двумя чашками, тарелка с подсохшей яичницей из двух яиц и блюдо с мармеладом; посередине стола, так что Дороти могла дотянуться со своего края, стояла тарелка с хлебом и маслом; а рядом с тарелкой Дороти, как бы намекая, что это единственное, на что она может рассчитывать, стоял судок с какой-то засохшей, комковатой массой в бутылочках.

– Доброе утро, мисс Миллборо, – сказала миссис Криви. – Сегодня это не важно, поскольку первый день, просто запомните наперед, что я хочу видеть вас на кухне достаточно рано, чтобы помочь мне готовить завтрак.

– Я так сожалею, – сказала Дороти.

– Надеюсь, вам нравится яичница на завтрак? – сказала миссис Криви и, услышав горячее в том заверение Дороти, продолжила: – Что ж, это хорошо, потому что вам всегда придется есть то же, что ем я. Поэтому, надеюсь, вы не будете, как я говорю, мудрить на этот счет. Я всегда думаю, – добавила она, берясь за нож с вилкой, – что яичница гораздо вкуснее, если нарезать ее ломтиками.

Она нарезала яичницу тонкими ломтиками, а затем поделила их таким образом, что Дороти досталось порядка двух третей одного яйца. Не без труда она растянула свою порцию на полдюжины вилок, после чего, взяв бутерброд, невольно взглянула с надеждой на блюдо с мармеладом. Но миссис Криви не то чтобы обхватывала блюдо левой рукой, а как бы держала руку наготове, чтобы дать отпор, если кто-то посягнет на мармелад с левого фланга. Дороти оробела и осталась в то утро – как, впрочем, и в другие – без мармелада.

Больше миссис Криви не обращалась к Дороти за завтраком, но в какой-то момент тишину нарушили легкие шаги по щебенке, сменившиеся писклявыми голосами из классной комнаты, – начали подтягиваться ученицы. Они входили в школу через черный ход, оставленный для них открытым. Миссис Криви встала из-за стола и шумно собрала посуду на поднос. Она была из тех, кто создает шум из ничего – почти все ее действия сопровождались стуком и грохотом, наводя на мысль о полтергейсте. Дороти отнесла поднос на кухню, а когда вернулась, миссис Криви достала из ящика буфета дешевый блокнот и раскрыла его на столе.

– Ну-ка, взгляните сюда, – сказала она. – У меня для вас тут выписаны имена всех девочек. Хочу, чтобы к вечеру вы все это выучили, – послюнявив палец, она перелистнула три страницы. – Теперь смотрите – видите эти три списка?

– Да, – сказала Дороти.

– Что ж, эти три списка вам придется запомнить и не путать, где какая девочка. Потому что я не хочу, чтобы вы думали, будто все девочки заслуживают одинакового обращения. Вовсе нет – ни в коем случае. Разным девочкам разное обращение – такая моя система. Теперь смотрите – видите этот список на первой странице?

– Да, – снова сказала Дороти.

– Так вот, родители из этого списка, как я говорю, хорошие плательщики. Понимаете, о чем я? Это те, кто платит налом, не отходя от кассы, и не артачится, чуть что, из-за лишней полгинеи[120]. Этих девочек лупить нельзя, что бы ни случилось. Этот вот список – средние плательщики. Их родители заплатят рано или поздно, но приходится помучиться, пока из них вытянешь деньги. Этих лупить можно, если обнаглеют, но так, чтобы следов не оставалось. МОЙ вам совет, лучше всего выкручивать им уши. Пробовали?

– Нет, – сказала Дороти.

– Что ж, как по мне, это самое то. Следов не оставляет, а дети терпеть не могут. Ну а эти вот трое – плохие плательщики. Их отцы уже задолжали за две четверти, и я думаю написать стряпчему. С этими что хотите делайте – ну, естественно, без криминала. Что ж, идемте, представлю вас девочкам. Блокнот лучше с собой возьмите, будете заглядывать все время, чтобы не ошибиться.

Они прошли в классную комнату. Она была довольно большой и тусклой – отчасти из-за серых обоев, отчасти из-за разросшихся кустов лавра, затенявших окна. Учительский стол стоял у пустого камина с черными часами, похожими на мавзолей, рядом висела светлая доска, девочки сидели по двое за двенадцатью партами; ни карт, ни каких-либо изображений, ни даже книг Дороти нигде не увидела. Единственным «украшением» интерьера служили два листа сажевой бумаги, приколотые к стенам, на которых было выведено мелом прекрасным каллиграфическим почерком: «Речь – серебро, молчание – золото» и «Точность – вежливость принцесс».