Дочь того самого Джойса

Несколько секунд мистер Беккет молча и сосредоточенно рассматривал гостиную, как будто вдруг увидел ее в первый раз.

– Вы говорили, у ваших родителей большой дом в Ирландии. Неужели там нет картин, изображающих ирландские пейзажи? Вам не кажется, что это было бы так приятно – просыпаясь, видеть Ирландию? – Я мечтательно вздохнула. – Расскажите мне еще о вашем доме, и огромном саде, и обо всех этих собаках и курах. – Мне нравилось, когда мистер Беккет описывал дом своего детства. Меня почти до слез волновало, что это было обычно. Нормально. Я уже представляла себя там – как я сыплю зерно курам или срываю яблоки с веток. – Расскажите о собаках. Какой они были породы?

– Мы, как правило, держали керри-блю-терьеров. – На мгновение лицо мистера Беккета стало грустным и задумчивым, но потом он словно очнулся и подвинул ко мне коробку, предлагая пирожные.

– Как их звали?

– Звали… э-э-э… Бамбл… и Бэджер… и еще Вулф… и… Мак. Моя мать предпочитает людям собак. – Он снял очки и рассеянно протер их краем свитера.

– И это ведь ваш отец построил дом, в котором вы родились? Они еще живут там? Вы всегда жили только в одном доме?

Мистер Беккет кивнул.

– Я хочу все-все об этом знать. Ну не молчите же! – Я аккуратно поставила чашку на перевернутый деревянный ящик, что служил мистеру Беккету кофейным столиком, и поудобнее устроилась на диване, не обращая внимания на скрипящие пружины.

– Я ведь уже все вам рассказал.

– Расскажите еще раз. Как вы гуляли с отцом в горах. И о вашей матери. Мне хочется знать о ней все. – Я едва не договорила: «Потому что в один прекрасный день она станет моей свекровью», но вовремя прикусила язык. Мистер Беккет чуть поморщился.

– Ей нравятся ослики. – Он помолчал, будто не знал, что еще можно добавить. – Ослики и собаки.

Он посмотрел на лежащие на коленях очки. Я вдруг догадалась, что, возможно, он приехал в Париж, чтобы убраться подальше от матери и Ирландии. В сущности, довольно похоже на баббо. На всякий случай я решила не задавать мистеру Беккету вопросов о его семье.

– Расскажите мне снова о саде. О лимонной вербене, что росла вокруг крыльца, нарциссах и розах. У нас никогда не было сада. – Я опять вздохнула, немного печально. – Каковы ваши самые ранние воспоминания, Сэм? Как вы лежите в плетеной колыбели в тени яблони?

– Нет, – коротко ответил он. – В утробе. Я помню, как я был в утробе матери. – Диван принялся издавать стоны – мистер Беккет никак не мог усесться и успокоиться. Он надел очки, снова взял коробку с пирожными и протянул мне.

– И на что это похоже? Находиться в утробе? – Я взяла бледно-зеленое пирожное и стала покусывать его по краям.

Мистеру Беккету было неловко, его неловкость передавалась и мне. Очень хотелось, чтобы он наконец расслабился.

– Ужасно. Темно и душно.

– Правда? А что-нибудь еще там происходило? Вы могли слышать звуки снаружи? Или ощущать запахи? – Я, горя от любопытства, наклонилась к нему. Возможно, и он одарен какими-либо сверхъестественными способностями.

– Никаких запахов я не помню. Но я слышал голоса. Разговор родителей, позвякивание фарфора, стук ножей и вилок. – Он крепко сцепил руки на коленях.

– Необычайно! А что они говорили? Вы разобрали слова?

– Не очень четко. – Он разжал пальцы и потянулся за сигаретами. Вытащил из пачки одну и несколько раз постучал по ней, прежде чем сунуть в рот.

– Вы должны рассказать баббо, – сказала я. – Он будет в восторге.

– Я родился в Страстную пятницу, – добавил мистер Беккет. – В пятницу тринадцатого числа. – Он зажег спичку, поднес дрожащий огонек к сигарете и глубоко затянулся.

– В самом деле? Тогда баббо лучше об этом не знать. Он крайне суеверен, и его мать умерла тринадцатого.

Я внимательно посмотрела на мистера Беккета, размышляя над услышанным. Все это неспроста. Рожденный в Страстную пятницу, в пятницу тринадцатого, сохранивший воспоминания о пребывании в утробе матери… И на его плечах лежало бремя памяти и больших ожиданий. Он тоже был особенным, не таким, как все, с рождения отмеченным особой печатью.

– Расскажите вы о себе, Лючия. – Мистер Беккет выдохнул облако дыма и сильно закашлялся. – Все эти ваши путешествия, как вы жили с отцом…

– Да, множество путешествий и множество разных домов, но ни у одного из них не было даже крыльца.

Я улыбнулась, как актриса на афише, и откинула голову назад, как бы отбрасывая прошлое. Я совершенно не намеревалась омрачать атмосферу нашей встречи обсуждением моего детства. Однако мистер Беккет настаивал. Он пожелал узнать, какие города более всего вдохновляли моего отца и где я ходила в школу.

– О, то там, то здесь. Я сменила восемь разных школ. Или девять? Или десять? Уже и не вспомнить. Три в Триесте, две в Цюрихе, одна в Локарно, еще две в Париже. В среднем почти одна школа в год. – Я надкусила пирожное. Я все еще помнила эти первые дни в новых школах и новых городах, руку Джорджо, сжимавшую мою руку, ошеломляющую пестроту новых лиц, говорящих на незнакомых языках, сосущий страх где-то в желудке.