Дочь царского крестника

– Я ведь много лет пела в Хайларе на клиросе. Регент Василий Иванович Кателенец меня ещё в приюте приметил и позвал… Отличный у него был хор. Сам пел баритоном, дочка – сопрано, а у сына Николая – бас. И голосина… Стоишь на обедне и волнуешься: вот сейчас «Отче наш» запоёт… Выйдет к аналою, начнёт дирижировать, вся церковь с ним поёт, а он басом… Из женских голосов альты хороши были. Валентина Михайловна Кириенко необыкновенно пела «Ныне отпущаещи раба Твоего»! Ты в церковную ограду входишь и уже слышишь её голос. Высокий, чистый! И сила какая-то неженская! Кажется, храм весь трепещет. У меня тоже был отличный голос, первое сопрано. Я и солировала. Василий Иванович мне предрекал будущее певицы. В Пасху мы ходили с хором по домам. Отслужим всенощную, поспим, отдохнём, днём обедни нет, и мы идём по домам состоятельных людей. И поём… Человек восемь соберётся. Везде принимали с радостью. Любили наше пение… И угостят, и деньги дадут. Я ведь с четырнадцати лет сама себя кормила. До четырнадцати в приюте, а потом по чужим людям в няньках, прислугах. А ходить по людям стала ещё в приюте, с двенадцати лет, где детей качала, где коров доила…

Мария Афанасьевна смахнула слезу, вздохнула и продолжила:

– Как мы любили в приюте праздники – Пасху, Рождество Христово! В Хайларе было благотворительное общество. Его представители приходили в приют, смотрели, как живём, расспрашивали нас. Перед Пасхой и Рождеством они ездили по Хайлару по богатым домам и собирали на приют. К этим праздникам все готовились, стряпали много, выносили стряпню в кладовки, амбары. И все знали: на приют надо обязательно отложить – это Божье дело, это Богу. Едет от дома к дому телега, простынёй застелена, и выносят хайларцы шанежки, печенье… И не только богатые, все старались… Ой, как мы ждали Рождество или Пасху Господню… У нас в приюте длинный стол стоял. На одну сторону девчонки садились, а на другую – мальчишки. На праздник рассядемся и ждём, как угощенье вынесут…

В будний день главным лакомством был сахар. Утром приходишь на завтрак, на твоём месте на столе чайная ложечка сахара насыпана. Я обычно хлеб в сахар макала и ела. И на всём столе такие горочки. Некоторые не съедали, в бумажечку завернут, а потом растягивают удовольствие, ходят и языком лижут. Другие под подушку прятали. Случалось, друг у друга воровали. Обворованный стоит, плачет. У заведующей Анны Ивановны был ремень на провинившихся. Широкий, толстый. Обязательно дознается, кто украл. И отходит его ремнём по заднице. Строгая была. Я не хвалюсь, но была девочкой способной: отлично училась, вышивала, пела, на вечерах выступала. Заведующая ко мне хорошо относилась. То пряничек даст, то конфетку. В приюте нас воспитывалось до тридцати человек. У мальчиков отдельная комната, у девочек отдельная. Жили дружно.

– Детдом у нас тоже был хороший, – вспоминала своё детство Надежда Петровна. – Не голодали, воспитатели добрые. И трудовое обучение поставлено. Я там научилась кроить, шить, вязать, а кроме того, освоила специальность маляра-штукатура. После детдома сразу на стройку пошла… Мечтала стать закройщицей, но нужно было на жизнь зарабатывать. Повезло, в отличном детдоме воспитывалась, только никому не пожелаю без матери-отца…

Детдомовка Надя, выходя замуж, мечтала о большой семье. В восемнадцать лет влюбилась в бравого Федю, только-только демобилизовавшегося из морфлота. Бескозырка, брюки клёш. Весёлый. Жить начинали в общаге. Федя из парней компанейских, лёгкий, заводной и слабохарактерный. Никогда не отказывался от предложения выпить. Масса друзей-приятелей…

Друг за другом Надежда родила сына Алёшу и дочь Полину. Мечтала: Федя с появлением деток образумится, умерит азарт к выпивке, почувствует себя главой семьи, появится тяга к дому вместо тяги к стакану. Федя остался Федей. Не отрезвило рождение сына, не открыла в характере грань домовитости дочь. Деньги домой приносил исправно, на этом функции хозяина ограничил. А на выпивку всегда мог захалтурить.

Билась с ним Надежда, уговаривала, просила. Никогда не возникало мысли: бросить и устраивать жизнь без этой обузы. Боялась за Федю – пропадёт. Тот в трезвом похмельном состоянии не один раз клялся «завязать», плакал, стоял на коленях и… не получалось.

Надежда придумала вариант борьбы с зелёным многоглавым змием: уехать из города в деревню. Вырвать мужа из пьяного круга друзей-приятелей-собутыльников. Верила, Федя образумится, как только исчезнут соблазны на каждом углу. В деревне заведут скотину, он уйдёт с головой в хозяйство. У самой заговорили деревенские гены. Это как замечательно, когда огород в двух шагах, курочки по двору ковыряются, бурёнка в стайке мычит. Сладко мечтала Надежда, даже слышала запах коровы, навоза, свежего сена. Никакого труда не боялась, лишь бы дома было хорошо.

Деревню выбрала дальнюю. Денег только-только хватило на ветхое саманное строение. Надежду это не смутило. В первое лето запланировала жильё подправить, а со временем можно хоромы отстроить. Подкопить бы денег на стройматериалы, остальную работу сами сделают.