Дочь царского крестника

И положено было в чей-то карман…

Генерал

Допросы вели не в Кудахане. Оттуда перевели всех арестованных, то есть задержанных, в бывший японский военный городок. Заборы кирпичные – метров шесть высотой. Японцы, прибрав к рукам кусок Китая, серьезно обосновывались. Строили на века. Благо дармовых рук миллионы. Ведут нас пэпэшатники по городку, сворачиваем в одном месте – кирпичная стенка на уровне человеческого роста сплошь исстреляна, до половины выкрошена пулями. Гильзы валяются. Сразу в голове зароились невесёлые мысли. Друг друга толкаем, показываем на стену, шепчемся:

– Здесь расстреливают.

Каждый подумал: «Вот зачем подальше от Хайлара привели». Кто-то глазастый заметил:

– Крови-то нет, везде была бы от расстрелов.

Поселили в доме с комнатами японского стиля. Заходишь – обувь оставляешь, залезаешь на возвышенность с татами, столик маленький. Наше дело подневольное, на татами развалились, лежим. По очереди следователи вызывают. Меня два дня допрашивал капитан, две недели подполковник писал за мной, потом к генералу привели. После генерала тишина. Генерал, подводя итог работы со мной, захлопнул дело и бросил:

– Все ваши дела и опилок не стоят!

– Зачем тогда держать? – говорю. – Отпустите.

– Ишь ты! Не так скоро Москва строилась.

Как-то мы в нашей арестантской комнате расшумелись, заспорили, охрана открывает дверь:

– Что вы тут болтаете?

И вызвали парня, если память не изменяет – Алексей, приказывают ему:

– Выходи!

Он рукой нам помахал:

– Всё, ребята, я на свободу!

До этого уверял:

– Меня обязательно выпустят, я на советских два года работал, у меня радиостанция была.

Молодой – двадцать лет.

Не очень его россказням верил: что за шпион, всем подряд о подпольной работе треплется, тем не менее – отпустили.

Сейчас думаю: может, наседкой был.

А мы дальше сидим. Правда генерал обнадёжил:

– Жду распоряжения из Москвы, вот-вот должно прийти, сразу вас освободим! Многих. Которые замешаны в гражданской войне на стороне белых, тех оставим. Остальных освобожу.

Уверенно сказал.

Человек в неволе за всякую соломинку хватается, а здесь сам генерал пообещал. Я размышляю о дальнейшей жизни, планы строю. С дикторством эпопея закончилась, надо в Харбин подаваться. Хорошо бы на железную дорогу устроиться…

Но вдруг что-то изменилось в смершевском ведомстве: засуетились они, забегали. Адъютант генерала заглянул и сказал:

– Знаете, чанкайшистские войска разбили 8-ю народную китайскую армию.

И добавил:

– Это плохо.

Не знаю, насколько ченкайшисты подгадили, погнав части Мао Дзе-Дуна, однако вместо обещанной свободы, нас повезли в Россию. Перед отправкой на вокзал построили на улице, поздняя осень, конец ноября, ночь, генерал вышел и повинился:

– Извините, что наболтал вам. Так в жизни бывает.

Искренне нам обещал и чувствовал себя виноватым. Во всяком случае, мне так показалось. Мог бы и не выходить к нам, не извиняться…

Москва прислала срочную депешу: не отпускать никого, всех, кого взяли, везти в Советский Союз. Виноват или нет, был карателем в Белой армии или нет, воевал у Семёнова, Каппеля, Колчака или нет – не имеет значения…

Поезд

При погрузке в вагоны первый звонок прозвучал: мы не люди, мы – скоты. Набили впритык один к другому. Потерпите, дескать, до Читы недалеко ехать. Конвойные кричат:

– Ещё двое осталось!

Каждый арестант на учёте, конвой головой отвечает. А вагоны под завязку. Слышим, крики с перрона:

– Куда мне девать?!

– Впихивай! Твою мать!

Втолкнули. Двери кое-как закрыли. Как ехать в таких невыносимых условиях? При дыхании друг друга раскачиваем. Я впередистоящего тесню, дышать мешаю, он мне.

Погрузили, и стоим. Полчаса, час… Смотрю, передо мной парень опустился на корточки, на коленке записку карандашом настрочил, в щель вагона сунул. Можно сказать в никуда. Другой просит:

– У кого есть бумага?

Писали: я такой-то, нас увозят в СССР. В надежде, что клочок поднимут добрые люди и передадут родственникам. Многие уцепились за призрачную возможность сказать о себе. Но доходили весточки. Мне потом рассказывали: «Записки, что вы из вагонов бросали, люди поднимали и отдавали родственникам». Был уже мороз, снег… Нас в Хайларе погрузили в вагон и десять часов стояли. Задубели. Ждали три вагона с такими же бедолагами, как мы, из Харбина. Наконец подогнали их, подцепили, слышу, снаружи возглас:

– Сейчас отправят их!