Дочь тумана и костей

— Я хочу, чтоб ты знала, — начал он, — мне просто необходимо, чтоб ты знала, что меня тянуло к тебе еще до появления у тебя этой косточки. До того, как я узнал, и я думаю… я думаю, нашел бы тебя, где бы ты не была спрятана. Твоя душа взывает к моей. Моя душа принадлежит тебе, и всегда будет принадлежать, в любом мире. Что бы не случилось… — его голос дрогнул, дыхание перехватило. — Мне необходимо, чтоб ты помнила, что я люблю тебя.

Люблю. Кару словно залило светом. Это слово уже было на ее губах, чтоб ответить ему, но он опередил ее.

— Скажи, что не забудешь. Пообещай.

Это обещание она могла дать, и дала. Акива умолк, и Кару, выпрямившись, не дыша, подумала, что на этом все — что он произнес такое и даже не поцеловал ее. Это была нелепая мысль, и ей следовало протестовать, если бы дошло до такого.

Одна его рука уже была на её щеке; он поднес к её лицу другую. Акива взял её лицо в свои ладони. А затем они плавно потянулись друг к другу, словно это была неизбежность. Его губы прикоснулись к её. Легкое касание, словно шепот — нежное, как перышко, А затем Акива чуть отстранился, между ними появилось пространство, совсем маленькое, их лица были так близки друг к другу. Они дышали одним воздухом, а затем расстояние, разделяющие их исчезло, и всё что осталось — было поцелуем.

Сладкий и теплый и трепетный.

Мягкий и страстный и глубокий.

Мята дыхания Кару, соль кожи Акивы.

Его руки запутались в ее волосах, погрузились в них по самые кисти, как в воду. Ее ладони на его груди, блуждая в поисках сердцебиения.

Нежность сменило что-то иное. Пульсация. Наслаждение. Кару потрясло, насколько настоящим сейчас он был, его глубокая физическая реальность — соль и мускус, мускулы, огонь, плоть и сердцебиение — чувство целостности. Вкус его и ощущение его на своих губах — его губы, подбородок, шея, нежное место чуть ниже уха и то, как она дрогнул, когда она поцеловала его там. Ее руки нырнули под его рубашку, вверх, и между ними и его грудью оставались лишь перчатки. Кончики ее пальцев танцевали по нему, и он дрожал, крепко прижимая ее к себе, и поцелуй постепенно становился чем-то большим.

И Кару откинулась назад, увлекая его за собой, на себя, и ощущение всего него, накрывшего ее тело своим, было таким поглощающим, таким горячим и… знакомым, что она перестала быть самой собой, выгибаясь под ним с мягким, почти животным стоном.

И вдруг Акива отпрянул.

Это произошло так быстро — и он уже стоял, оставив позади волнительное опьянение момента. Кару резко поднялась. Она забыла, как дышать. Ее платье задралось до бедер, косточка, забытая, лежала на одеяле рядом, а Акива с опущенной головой стоял в шаге от кровати, отвернувшись и уперев руки в бока.

Кару молчала, оглушенная эмоциями, завладевшими ею. Никогда еще она не чувствовала подобного. Теперь, когда их разделяло расстояние, она ругала себя — почему позволила всему зайти так далеко? — И в то же время хотела, чтоб все повторилось — томление, соль и ощущение целостности.

— Прости, — сказал напряженно Акива.

— Нет, это моя вина, и всё нормально. Акива, я тоже тебя люблю…

— Нет, не нормально, — сказал он, поворачиваясь к ней. Его тигриные глаза горели. — Не нормально, Кару. Я не хотел, чтобы это случилось. Я не хочу, чтобы ты ненавидела меня еще больше…

— Ненавидела тебя? Как я могу…

— Кару, — оборвал он ее. — Ты должна узнать правду. Сейчас. Мы должны сломать косточку.

* * *

И вот, наконец, они её сломали.

ГЛАВА 43 НЕОЖИДАННО

Такая маленькая и хрупкая вещица, а какой звук издает: резкий и неожиданно чистый.

ГЛАВА 44 ЦЕЛАЯ

Щелчок.

Стремительный рывок, словно ветер в дверь, — и Кару была этой дверью, и ветер врывался домой, и она была этим ветром. Она была всем: ветром, домом и дверью.

Она ворвалась в саму себя и почувствовала себя целой.

Она впустила себя и была полной.

Она закрылась снова. Ветер утих. И все закончилось.

* * *

Она стала целой.

ГЛАВА 45 МАДРИГАЛ

Она еще ребенок.

Она летит. Воздух разряжен и трудно дышать, и весь мир лежит где-то так далеко внизу, что даже луны, играющие в перегонки на небе, видятся под ней, словно сияющие ореолы детских головок.

* * *

И вот она больше не ребенок.

Она соскользнула вниз с небес, сквозь ветви траурных деревьев. Всё окутала тьма, но роща не спала, стояла такая благостная тишина, повсюду сновали змеевидные птички, упивающиеся цветами траурных деревец. Привлеченные рогами Мадригал, птички слетелись к ней, и пыльца цветов, что была у этих птичек, пролилась на неё золотым дождем, покрывая позолотой её плечи.

* * *

Позже, губы любимого онемеют от этой пыльцы, когда он будет упиваться Мадригал.

* * *

Она в бою. Серафимы падают с неба, за ними тянется шлейф пламени.

* * *

Она влюблена. Это чувство так и светиться в ней, будто она проглотила звезду.

* * *

Она поднимается на эшафот. За ней пристально наблюдают тысячи лиц, но она видит только одно лицо.

* * *

Она стоит на коленях на поле боя рядом с умирающим ангелом.

* * *

Крылья укутывают её. Кожа, горячая, как от лихорадки, любовь как огонь.

* * *