Время от времени Гарденер появлялся с молодым человеком, которого звали Майк Либер. В отличие от юриста, строгого на вид и в неизменном костюме, у Либера были длинные густые волосы и борода, одевался он в джинсы и рубашки с расстегнутыми верхними пуговицами, и почти всегда молчал. Но когда он говорил, все его внимательно слушали.
Малкольм и Софи так и не объяснили, кто он такой, но после его визитов они становились необычно серьезными и в то же время расслабленными. Как будто только что успешно сдали сложный экзамен.
Примерно два раза в месяц Блюстоун и его жена водили Грейс в шикарные рестораны, и девочка надевала одежду, которую покупала для нее Софи и которую она сама ни разу не выбирала.
Грейс соглашалась попробовать новую еду, которую предлагали ей приемные родители. Даже если что-то выглядело неаппетитно, она не возражала, а, наоборот, с улыбкой говорила:
– Да, пожалуйста. Спасибо.
То же самое и с одеждой. Ее доставляли в тонкой оберточной бумаге с эмблемой магазинов, которые, по всей видимости, были дорогими, а некоторые из них имели французские названия, и девочка понимала, что Софи тратила много времени на их поиски.
Грейс относилась к эти нарядам как к карнавальным костюмам. Наряжаться для роли Хорошей Девочки. Время от времени она задумывалась, когда закончится этот спектакль, но от долгих размышлений на эту тему у нее начинал болеть живот. Грейс гнала из головы подобные мысли и пыталась сосредоточиться на том хорошем, что происходило с ней сейчас. Иногда от этих усилий болела голова.
Стараясь соответствовать и не доставлять хлопот, она начала усердно расчесывать волосы, пока те не стали блестеть, как у Софи, и однажды приемная мать вручила ей щетку для волос из Англии, сообщив, что та сделана из кабаньей щетины. И кто бы мог подумать – волосы девочки стали блестеть еще сильнее, так что она решила внимательно слушать все, что говорит Софи.
Также важно было соблюдать чистоту и приятно пахнуть, и поэтому Грейс принимала душ каждое утро, а иногда и вечером, перед сном. Она пользовалась зубной нитью и дважды в день чистила зубы – как Софи. Когда в подмышках у нее появились несколько волосков и Блейдс почувствовала исходящий от них слабый запах, она заглянула в свою аптечку, нашла там новенький шариковый дезодорант и начала регулярно им пользоваться.
Каким-то образом кто-то – вне всякого сомнения, Софи – знал, что нужно делать.
Вскоре после того, как Грейс поселилась в доме Малкольма и Софи, они отвезли ее к женщине-педиатру, которая осмотрела ее, сделала прививки и объявила, что она «сложена, как скрипка Амати».
Грейс также посетила очень старого дантиста, который почистил ей зубы и сказал, что она «превосходно ухаживает за полостью рта, в отличие от большинства детей».
Когда туфли стали ей жать, Мюллер отвезла ее в магазин на улице, которая называлась Ларчмонт, и продавцы обращались с ней, как со взрослой, спрашивали, какой фасон она предпочитает.
– Все равно, – отвечала Блейдс.
– Удивительно, обычно дети очень требовательны. – Это замечание предназначалось скорее Софи, чем ее дочери.
– У нее легкий характер, – сказала профессор, и от этих слов Грейс словно залила волна приятного тепла. Она сдала
Когда они были втроем, Грейс старалась смотреть Малкольму и Софи в глаза во время разговора, делая вид, что ей интересно то, о чем они говорят. По большей части это было действительно интересно – рассуждения об истории и экономике, о том, как ведут себя люди, когда они одни или в группе.
Обычно сначала супруги вовлекали в обсуждение Грейс, но вскоре уже говорили только сами, позволяя девочке лишь слушать; впрочем, она нисколько не возражала.
Еще они говорили об искусстве и о музыке. О том, насколько плохи некоторые политические режимы, например нацизм и коммунизм, – Малкольм заявлял, что «любая разновидность коллективизма есть просто способ управлять другими». Они обсуждали, в каких обществах появлялись те или иные художники, музыканты и ученые, и сетовали на недостаток «синтеза искусства и науки».
Каждый такой разговор заставлял Блейдс бежать к словарю, и она поняла, что от новых опекунов узнаёт больше, чем из программы домашнего обучения.
Когда спрашивали ее мнение, Грейс – если таковое имелось – излагала его кратко. Если же она чего-то не знала, то так и заявляла, и Блюстоун не раз одобрительно кивал и говорил:
– Жаль, что моим студентам не хватает ума это признать.
– Это относится ко всем. Начиная с экспертов, – заметила Софи.
– Эксперты – по большей части кретины, – заявил Малкольм.
– Любой, кто называет себя экспертом, по определению обманщик, разве не так, Мал? – Софи повернулась к Грейс: – В том числе и я сама. Громкие звания не означают, что мы знаем больше, чем все остальные.
Девочка покачала головой:
– Может, я лучше понимаю, как живется ребенку в двенадцать лет, но обо всем остальном вы знаете гораздо больше.
На противоположном конце обеденного стола раздался смех.