Дочь викария

Томас остановился, и ей ужасно захотелось узнать, о чем он думает. Но Мегги боялась спросить.

Полчаса спустя они сидели друг против друга за столиком у окна. Мегги переоделась в миленький шелковый пеньюар персикового цвета, привезенный тетей Синджен из Эдинбурга. Томас, однако, по-прежнему оставался в сюртуке, брюках и начищенных до блеска ботинках. Галстук был повязан так же тщательно, как сегодняшним утром в церкви.

Ах, столько перемен за один день! Завтра она проснется уже не прежней Мегги… Прошло всего несколько часов, а жизнь бесповоротно изменилась. Интересно, испытывает ли Томас то же самое? Наверняка! Не настолько уж мужчины отличаются от женщин!

— Странно, — заметила она, беря кусочек хлеба. — Ужасно странно сидеть в пеньюаре напротив мужчины, не являющегося моим отцом или братом или хотя бы чертовым кузеном.

— Брось, Мегги! Не могу представить, чтобы ты носила столь соблазнительную штучку в доме викария!

— Положим, это правда, Томас, но все же ты до сих пор одет, а я раздета.

Томас усмехнулся и поднял бокал.

— За нашу брачную ночь.

Мегги долго медлила, прежде чем легонько коснуться его бокала своим.

Он дал ей чересчур много времени на волнения и раздумья.

— Как по-твоему, что будет после ужина?

— Поскольку, как тебе известно, кроме поцелуев, я ни о чем не знаю, у меня в голове все путается. Честное слово, путается, и я совсем ничего не соображаю. И все, что мне известно сейчас, — я счастлива, и ты улыбаешься. Думаешь, этого достаточно, чтобы продолжать?

— О, кроме улыбок, есть еще много всего.

— Что именно?

— Ты безобразно любопытна!

— Поскольку дело касается меня, не нахожу в этом ничего странного.

— Дальше будет наслаждение, и, если повезет, для нас обоих.

— Я уже испытала наслаждение, когда ты меня целовал.

— Другое. Более сильное.

Мегги скептически покачала головой, но не стала возражать.

Он не встал из-за стола, пока она не выпила полбокала шампанского. Наоборот, устроился поудобнее и сложил руки на животе.

— Почему бы тебе не лечь в постель, Мегги? Я погашу свечи.

— Ты в самом деле хочешь?

— Чего именно?

— Погасить свечи.

— Ты, кажется, внезапно заинтересовалась мной?

— По правде сказать, мне очень трудно думать об этом, но поскольку отец и Мэри Роуз женаты и спят в одной кровати, то, скорее всего, видят друг друга без одежды. Дочери тяжело представить такое.

— И сыну тоже. Означает ли это, что ты хочешь лицезреть меня обнаженным?

Она без колебаний встретила его взгляд и очень медленно опустила голову.

— Я все время думаю о том, что должно произойти. И хочу, чтобы ты присутствовал в моих фантазиях. Стал моим главным персонажем.

Она нервно закусила губу. Томас не сказал ни слова.

— Ладно, ты вынуждаешь меня говорить напрямую. Томас, я хочу, чтобы ты сбросил одежду.

— А ты? Ты тоже разденешься для меня?

Мегги встала, подошла к кровати, помялась и пробормотала, силясь изобразить обольстительную улыбку сирены, не слишком успешно, но все же старательно:

— Видишь ли, это моя фантазия. Не твоя. Однако справедливости ради обещаю подумать об этом позже, гораздо позже. Ты один знаешь, что сейчас будет. Дай мне по крайней мере решить, как мы начнем.

Она села и свесила ноги с постели. Он тоже поднялся, пошел к ней и остановился в нескольких шагах. Помедлил немного и скинул свой великолепный желтовато-коричневый сюртук.

— Ты считаешь меня красивым, Мегги, а я готов доказать, что это не правда. Я просто большой волосатый мужчина.

— Поскольку речь идет о тебе, мне скорее всего это понравится. Покажи мне.

Она молча наблюдала, как он снимает все до единого предметы одежды, аккуратно складывает и бросает на кресло. Наблюдала так пристально, что когда Томас, оставшись обнаженным, выпрямился, он уже был тверд, как дубовый паркет под йогами, и одно это могло отпугнуть любую девственницу.

Но Мегги все равно смотрела на мужа не отрываясь. Ои умирал от желания спросить ее, находит ли она его таким же привлекательным, как Джереми, но, разумеется, не мог. И ни за что не стал бы.

— Я ошибалась, — прошептала она, не сводя глаз с его восставшей плоти. С той самой плоти, которая с каждой минутой твердела все сильнее.

Его трясло.

Сейчас он молился о том, чтобы все не происходило так быстро. Но что тут поделаешь, если она уставилась на него таким взглядом, словно хочет… нет, он не станет думать о том, как она стоит перед ним на коленях и берет губами его… нет… Ради Господа Бога, она дочь викария! Но он действительно не помнил, чтобы какая-то женщина смотрела на него так. Правда, он об этом как-то не думал и уж точно никогда раньше не раздевался перед женщиной только затем, чтобы расширить ее кругозор.

Он откашлялся.

— В чем ты ошибалась?

— Когда утверждала, что ты красив.

— Говорил же тебе: я всего-навсего большое волосатое создание…

— Ты великолепен! До сих пор я не знала, как выглядит мужчина на самом деле. Но теперь знаю и твердо уверена, что ни один не может быть так прекрасен, как ты.

Она бессознательным жестом протянула руку и коснулась его.