Дочь викария

Но Томас рухнул на нее, придавив всем весом, и осыпал поцелуями. Один резкий рывок следовал за другим. Он пыхтел, отдувался, делая выпад за выпадом, едва не плача, потому что пребывал в чем-то вроде нирваны: ничего, кроме глубочайшего удовлетворения и всеобъемлющего желания поскорее уснуть и забыть все, что сделал с ней. Пропади все пропадом, и он и она. Но по крайней мере теперь никто не отнимет у него Мегги. К черту ее благородство! Он был груб. с ней. И сожалел, что сделал ей больно, но со временем ей придется усвоить, что она не имеет права судить его поступки. Что бы он ни сотворил, ее мнение ничего не значит.

Он вспомнил о роковой, изменившей всю его жизнь беседе между отцом и дочерью, которую подслушал в саду дома викария часа три спустя после того, как Мегги стала его женой. Женой, которую он хотел затащить за живую изгородь и целовать до умопомрачения. Но этому простому желанию не суждено было сбыться. Томас увидел ее отца и шагнул вперед, чтобы спросить, не встретил ли тот Мегги, но внезапно услышал ее хриплый, прерывистый голос.

— Я и вправду не хотела, чтобы он говорил со мной, папа. Но Джереми посчитал, что раз я вышла за Томаса, теперь он может обелить себя в моих глазах, поскольку я больше не люблю его, а он не желает выглядеть передо мной идиотом. Папа, Джереми — порядочный человек. Мне не следовало бы верить его дурацкому розыгрышу. Он сделал это ради того, чтобы убить мою любовь к себе, о Боже… так благородно… а я смеялась над ним, презирала…

Отец прижал ее к себе и прошептал:

— Ничего, дорогая, все пройдет. У тебя прекрасный муж, и когда-нибудь ты полюбишь его. Обязательно полюбишь.

Но Мегги рыдала на отцовском плече, а жизнь Томаса Малкома, супружеская жизнь с любимой женой, как он себе се представлял, рассыпалась в прах и лежала в осколках у его ног.

Свеча почти догорела, когда Томас откатился от жены и лег на спину. Мегги немедленно вскочила, готовая разорвать его на куски, но едва успела стиснуть кулак и размахнуться, как услышала храп.

Мегги не верила ушам. Просто поверить не могла. Ей хотелось прикончить его за все, что он сделал, пусть черти заберут его в ад и терзают там миллион лет!

Она презрительно глянула на мужа, взмахнула кулаком перед его носом и прошептала:

— Ад проклятый!

Потом, едва двигаясь, сползла с кровати и даже сумела выпрямиться. Каждая частичка тела ныла, но эта боль была сущим пустяком по сравнению с той, что гнездилась внутри, когда он разрывал ее, вталкивался и вонзался… нет, она по-прежнему всеми силами души желает убить его. Какая она липкая, мокрая, а ноги почему-то трясутся и коленки подгибаются.

Она доверилась ему.

Большей идиотки не сыскать во всем свете.

Неужели все, что с ней произошло, — вещь вполне обычная? Сначала мужчина выходит из тела женщины, а во второй раз — нет? Может, это нечто вроде странного ритуала? Неужели и отец так поступает с Мэри Роуз?

У Мегги все сжалось при одной лишь этой мысли. А Джереми? Он так же обошелся со своей драгоценной Шарлоттой в их первую брачную ночь? Мегги сходила с ума от ревности, представляя, как Джереми целует не ее, а Шарлотту, но если это ведет к такому же безмерному унижению, значит, ее ревность смехотворна.

Мегги подошла к столику, на котором стоял тазик с чистой водой, и, как могла, вымылась, морщась от боли. Вода в тазике покраснела от крови. Это он сделал в первый раз, когда покинул ее.

Потом она направилась прямо к столу, где еще стояли остатки ужина, и схватила бутылку с шампанским. Слава Богу, в ней что-то оставалось.

Мегги прикончила все. Теплое или нет, пузырьки или нет, содержимое бутылки мгновенно исчезло. Она не отрывалась, пока не допила до конца. А потом долго стояла, глядя на Ла-Манш, на широкую полосу лунного света, превращавшую воду в жидкое серебро. Серебро, ха! Она стоит здесь, восхищаясь красотами природы, когда человек, ставший ее мужем, храпит голый на постели, проклятой постели, где причинил жене столько боли. Ни один муж не должен делать такого со своей женой! Она ни за что не поверит, что Джереми сотворил нечто подобное с Шарлоттой и что так себя ведут все мужчины. Да, но если не все мужчины таковы, почему Томас так унизил ее? Потому что не любил и не заботился о ее чувствах? Но все это не имеет никакого смысла! Он смеялся вместе с ней, спас жизнь Рори и сделал предложение, ведь никто же его не заставлял?!

Она все смотрела на луну, сиявшую над водой. И думала, что же теперь делать.

Потом снова наклонила бутылку, но чертова штука оказалась пуста. Интересно, что подумает хозяин гостиницы, если она закажет еще одну? Впрочем, какая разница?

Она натянула халат Томаса, брошенный в изножье кровати, старый, темно-красный бархатный халат с почти протершимися локтями, туго подпоясалась, как была, босая, вышла из комнаты и спустилась вниз. В общем зале оставалась только миссис Миггс. Ее волосы выбились из тугого узла на затылке, фартук покрылся пятнами, но она что-то напевала, вытирая деревянные столешницы мокрой тряпкой.

— Добрый вечер, миссис Миггс.