Дочь викария

— Лорд Ланкастер, как я рада видеть вас! Любите топко нарезанный окорок? Гордость нашей кухарки. Надеюсь, вы пообедаете с нами?

Он обернулся к миссис Шербрук, обходившей дом.

— Добрый день, миссис Шербрук. Я просто заехал узнать, достаточно ли здоров Рори, чтобы тоже тренировать кошек. И совсем не хотел вам мешать.

Мэри Роуз взяла его за руку.

— Вы спасли моего сына, милорд. И я желаю, чтобы вы мешали нам, пока все мы вам до смерти не надоедим. Зовите меня Мэри Роуз.

Мегги, услышав слова мачехи, энергично закивала.

— Добро пожаловать, Томас. Как приятно, что вы выбрали время для визита. Когда я в последний раз видела Рори, он взбирался по решетке, отделявшей гортензии Мэри Роуз от ее же нарциссов, той самой, которая увита розами.

Мэри Роуз едва не упала в обморок.

— О нет, Мегги, скажи, что ты все это придумала! Решетка совершенно ненадежна. Если ты не соврала, клянусь, я больше не буду бегать за Рори и бесконечно благодарить Бога за его спасение! Нет, я соберусь с духом и хорошенько отшлепаю озорника! То есть если он окажется выше, чем на два фута от земли, я его отшлепаю. Милорд, увидимся в столовой через пять минут. Рори! Немедленно спускайся вниз!

И Мэри Роуз, задрав юбки едва не до колен, бросилась в сад.

Мегги добродушно усмехнулась.

— Хороший знак. Она так тряслась над ним. Все боялась, что он снова не сможет дышать.

— Тряслась? Звучит совсем неплохо, — покачал головой Томас.

— Трястись в этом случае означает, что она то и дело гладит его, обнимает, тискает, закармливает лакомствами, доводя беднягу до белого каления. Понимаете, он очень самостоятельный парнишка и терпеть не может нежности.

— Хотите сказать, что изобрели эту историю с решеткой только для того, чтобы вернуть ее на землю?

— Ну, не сказала бы, что это чистая ложь. Может, Рори с тоской поглядывал на решетку. А может, и сделал к ней… шаг-другой. Но я в самом деле в восторге от вашего приезда. Кстати, ломтики окорока такие тонкие, что через них все видно. Никто не знает, как ей это удается. Домашние вечно стоят вокруг стола, на котором она режет окорок. Пойдемте. Можете не волноваться, что вас отравят. Единственная особа, на которую наша кухарка таит зло, — это мистер Сэмюел Притчерт, младший священник.

— Тот тип с кислой физиономией, который не улыбается, даже когда ест яблочное пирожное?

— Тот самый.

— Он безнадежен.

— Да. Но знаете ли, стоит ему взглянуть на кого-то, как этот кто-то немедленно выкладывает Сэмюелу всю подноготную. Мой отец не перестает этому удивляться.

— В жизни не поверю.

Мегги в ответ рассмеялась, взяла его за руку и потащила к крыльцу. По дороге они услышали, как Мэри Роуз кричит на Рори, который, по-видимому, все же влез на решетку, поскольку она кричала, что наподдаст ему, как только тот спустится пониже. Негодник ухитрился взобраться на целых восемнадцать дюймов и заслуживает хорошей порки!

— Вот и рассуждайте после этого о природе обмана, — резонно заметила Мегги.

* * *

В следующую среду явился Джереми, к счастью, без всякого предупреждения, ибо Мегги все это время не находила бы себе места, а так испытывала лишь невыразимую боль и тоску по тому, чему не суждено было случиться.

Джереми Стэнтон-Гревилл был безоблачно счастлив. Так невероятно, поразительно счастлив. Он ходил как пьяный, с дурацкой улыбкой на лице. И источал довольство и радость. Все время потирал руки, гордый собой, своей жизнью, беспечный и абсолютно слепой, не замечавший той единственной, которая с радостью сделала бы для него то, что сделал сэр Уолтер Рэли для своей королевы Елизаветы, и бросила бы все до последнего плащи, которыми владела, к его ногам. Видеть его, сознавать, что он никогда не принадлежал и не будет ей принадлежать, было так мучительно, что Мегги хотелось забиться в укромный угол и плакать день и ночь. Но даже это было невозможно.

Как истинный стоик, она терпела все и послушно растягивала губы в улыбке, слыша очередную шутку, даже если эта шутка больно ранила.

Однако уже через час Мегги, глядя на него, была все меньше и меньше склонна разражаться слезами. Мало того, все меньше хотела, чтобы он смотрел на нее, только на нее, с сожалением и жаждой в прекрасных глазах. Все меньше желала, чтобы он осознал свою трагическую ошибку, навеки их разлучившую.

Нет, всего через час Мегги была готова поколотить его, но вместо этого принялась раздраженно барабанить пальцами по подлокотнику кресла, краем уха слушая бесконечные дифирамбы дражайшей Шарлотте, его прекрасной элегантной Шарлотте, такой милой, такой умной, воплощению совершенства, безупречному идеалу женственности. С Шарлотты разговор перешел на племенную ферму, и выяснилось, что у последней тоже немало достоинств, более того, она образец для всех остальных ферм.

И все это продолжалось без конца, даже после ужина, когда взрослые пили чай в гостиной. Джереми не умолкал ни па минуту, превознося жену и ферму, так что под конец было трудно понять, кого он имеет в виду. Мегги поняла, что это кончится, только когда кому-нибудь вздумается его пристрелить. Лично она была готова взять в руки пистолет.