Дочь вне миров

Я перекатилась через него, прижалась к его груди, а он прижался ко мне, словно все еще не мог решить, к какой части меня он хочет прикоснуться больше всего, попробовать на вкус. Он выбрал все: мои губы, мою шею, мою грудь, его руки, бегущие вверх и вниз по моей спине, мои ноги, растущий жар там, где мы были соединены.

Мои бедра сжались вокруг его бедер, как будто я могла втянуть его глубже. Я чувствовала, как нарастает, рвется к дикому краю, и впервые в жизни я наслаждалась этим полным отсутствием контроля, бросалась в него. И я знала, что он тоже, потому что его движения стали быстрее, а толчки — более дикими. Он сел так, чтобы притянуть меня к себе, и я потеряла всякую способность к словам, к мыслям, к чему-либо, кроме инстинкта.

Может быть, я произнесла его имя — прошептала его, или застонала, или выкрикнула. Я не знаю, потому что конец уничтожил меня, наслаждение было настолько сильным, что я разбилась вдребезги.

И он последовал за мной по краю обрыва, его пальцы были в моих волосах, его губы издавали стон на моей шее. Его рука схватила мою и сжала, пальцы переплелись, как и наши тела. Он сжимал меня так, будто никогда не отпустит.

И он не отпустил. Даже когда волна обрушилась на нас, когда наслаждение перешло в оцепенение и прекрасное спокойствие.

Мы снова упали на одеяла и лежали друг на друге, наше пыхтение замедлилось до чего-то более глубокого и ровного. Макс лениво поднял руку, чтобы приглушить мерцание пламени фонаря. Я прижалась головой к его груди и наблюдала за тем, как костяшки его пальцев обхватывают мои, и наша кожа погружается в прохладную тишину тени.

И все же он не отпустил меня. Не тогда, когда его дыхание стало глубже. Ни когда мое зрение затуманилось. Я никогда не отводила взгляд от этих рук.

Последней мыслью, когда сон завладел мной, было то, что я совсем не возражала бы, если бы навсегда осталась привязанной к его гавани.

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ

Макс.

Я оказался в весьма затруднительном положении.

С одной стороны, надо мной лежала красивая обнаженная женщина, ее лицо прижималось к моей шее, а медленное дыхание щекотало кожу, и я чувствовал себя по-настоящему довольным впервые за последние недели — да что там, годы. Было бы так легко свернуться калачиком и погрузиться в манящий покой, цепляясь за чудесную мысль, что она будет рядом, когда я снова открою глаза.

С другой стороны, на мне лежала красивая обнаженная женщина, ее пальцы сновали по моей груди, и никто из нас не знал, что будет с нами на рассвете. Может быть, один из нас или оба не выберемся живыми. А может, нас тут же вернут в Орден, чтобы мы отправились сражаться на следующую войну, как только закончится эта.

Может быть, Решайе крепче вцепится в Тисану и лишит нас возможности побыть вдвоем в будущем — такая перспектива ужасала меня так сильно, что я выбросил ее из головы.

В любом случае, кто знал, сколько времени пройдет, прежде чем мы снова сможем быть вместе? И, возможно, мне нужен был сон, но действительно ли я нуждался в нем больше, чем в ней? Чем я нуждался в том, чтобы проводить каждую возможную секунду внутри нее, или касаться ее, или смотреть на нее, или слушать ее? Я хотел запомнить каждый ее звук, каждое выражение лица, каждую веснушку или родинку, как будто я был картографом, вытатуировавшим ее карту на своей душе. Но еще так много путей, которые нужно проложить.

Конечно, я устал. Но было над чем работать.

Круги Тисаны дрейфовали, превращаясь в ленивые S-образные фигуры на моем животе. Я сдержал судорожный смех. Недостаточно хорошо.

— Какое прекрасное хихиканье, — поддразнила она.

— Если ты узнаешь, что я боюсь щекотки, это будет самой большой ошибкой в моей жизни.

Ее пальцы спустились ниже. Щекотка больше не была моей проблемой.

Я повернул шею, чтобы посмотреть на нее сверху вниз. Она моргнула мне в ответ одним зеленым, полуоткрытым глазом, ее волосы рассыпались по лицу, опухшие от поцелуев губы искривились в озорной улыбке. Вознесенный, эта улыбка. Возможно, я с самого начала знал, что она станет моей погибелью.

Я поднял брови, как бы говоря: Правда? Опять?

— Слишком устал? — она подняла голову, позволяя прядям черных и серебряных волос свисать мне на лицо. — Ты бы предпочел поспать?

Моя рука пробежала по ее боку, следуя за теплом ее кожи и изгибом, где ее талия пересекалась с бедром.

Действительно, какое затруднительное положение.

Я притянул ее лицо к своему, смирившись с благородной жертвой.

— Если ты можешь это сделать, то и я смогу.

***

В конце концов, мне все же пришлось отстраниться. Солнце еще не взошло, когда я, вопреки всем своим инстинктам, вырвался из объятий Тисаны, накинул на себя одежду и поцеловал ее на прощание — хорошо, два; хорошо, три. Мы были согласны, что лучше избежать неловких вопросов, которые могут возникнуть, если я уйду после восхода солнца.

Сумрачная темнота встретила меня стеной прохладного воздуха, который был отчасти освежающим, отчасти угнетающим, как физическое проявление того, насколько внутреннее пространство палатки отличалось от остального мира.