Дочь врага для Темного

— Рот закрой, — приглушенно, но с такой ненавистью в голосе прошептал, что меня отшатнуло. Рашидов так и стоял спиной ко мне, продолжая глотать едкий дым. Гробить свой организм и спаливать легкие.

— Послушай меня, они что-то взяли у тебя и хотят проверить, и еще они думают убить тебя, пожалуйста…

— В моем кабинете стоят камеры. Ты думаешь, я настолько тупой, что не смог проверить слова Николина? Правда? Я все видел. Пусть ты и спрятала телефон…увиденного достаточно, — Рашидов развернулся ко мне, и я увидела наконец-то глаза. Мертвые. Неживые. Не те, что раньше смотрели на меня с вожделением, обожанием. Сейчас они были полны ненависти, ничем не прикрытой злобы.

— Это не так, — я мотала головой и беззвучно рыдала, а он приближался ко мне. Каждый шаг отдавался болью. Мурашки по коже прошлись табуном. Это страх перед неизбежным.

Я жадно осматривала его мощное тело, впитывала в себя, как будто в последний раз. Поднялась к глазам и распалась на части. Снова. Вблизи иначе, вблизи совсем не так бьет ненавистью. Вблизи разочарование сокрушает обухом по голове.

Это ведь и правда мог быть мой последний раз, он не прощает предателей. Он не дает вторых шансов. Надя, он тебя убьет.

— Я никогда не позволял себя вольностей с женщинами. Знаешь почему?

Я отходила назад. Сантиметр назад, а на деле километры, пропасть ширилась между нами черной бездной.

Шажок назад.

Все дальше и дальше, несмотря на то, что впереди на меня наступало чудовище. Сейчас я понимала четко только одну вещь — мы закончились. А может никогда по-настоящему и не начинались, не были.

Меня пугало не физическое насилие, потому что такое я переживала много раз, не даже то, чем кажется ситуация, не то, что расставались, меня пугала лишь полная неспособность донести ему правду. И то, что в конечном итоге я не смогу жить на земле, зная, что он не поверил мне и погиб, собственно, из-за меня.

Боль в груди становилась невыносимой. Мне все больше и больше хотелось кричать о том, что я права. Что он должен мне поверить, но один лишь взгляд в лицо мужчине говорил о бесполезности.

— Он хочет убить тебя. Он не твой друг, — прошептала в грудь, ведь теперь мужчина прижимался ко мне всем телом. Но сейчас это было не про любовь, жажду близости, сейчас это было про боль. Голос ломался.

— Я никогда не позволял женщинам занимать хоть какое-то место в моей жизни потому, что они все до одной прожженные бляди. Их можно трахать, иногда даже очень комфортно и приятно, но не больше, — прошептал на ухо. Лучше бы он меня просто ударил. Убил. Чем резал своими острыми словами.

Мы говорили на разных языках.

— Я не имею никакого отношения к этому всему, я просто случайный человек, — продолжала лепетать и смотреть в напряженный подбородок. Мне не хватало сил удерживать ненавистный взгляд мужчины. Не хватало.

Он схватил меня за подбородок и выдал жестко:

— Как оказалось, тебя тоже можно только трахать, — волны ненависти обожгли меня, я зажмурилась, прикусывая губу. Дорожки слез плавно катились по щекам.

— Я не имею к этому никакого отношения! Не имею! Я слышала, все слышала, что он говорил, я хотела предупредить тебя, — сорвалась на крик, начала биться руками о стальную грудь.

Да пойми же ты, поверь мне! Ну есть же в тебе что-то, что раньше считывало меня. Что сломалось на этот раз? Агония врывалась в тело, вспарывая грудную клетку, сжимая сердце в колючих проволоках.

Что-то громыхнуло на улице. Это на мгновение отвлекло Рашидова от медленного убийства моей души. Но я продолжала бить его кулачками и вопить, что он не прав, что он не хочет видеть очевидных вещей. Это был спусковой механизм. Как будто отпустили тетиву. Противный тошнотворный ком в горле обосновался уверенно и плотно.

Рашидов вдруг ожил. Преобразился. Не сдерживал себя.

— Ты…ты дочь Макарского?! — он схватил меня за горло и прижал к стене под звуки стрельбы с улицы. Глядя в некогда любимые глаза, я чувствовала, что умираю. Моя истерика замерла в одной точке. Ничто больше не пугало. Даже пулеметная очередь. — Что он сказал тебе сделать? Убить пока сплю? — безумие вперемешку с отчаянием вспороло сознание. Мужчина озверел, сжимая тонкую кожу все сильнее и сильнее.

Мыльный пузырь из счастья лопнул. Легко и просто. По мановению жестких пальцев, когда-то мягко касающихся меня. Сейчас же свирепых и колких. Не знающих никакой пощады.

— Я…ничего не знаю, меня никто не присылал, — хрипела, кислорода не хватало, и сознание медленно покидало меня.

— Не ври мне, не ври! — приложил о стенку сильнее, после чего тошнота стала усиливаться, а зрение плыть. — Ты изначально имела четкий план, ты ведь передала информацию, да? А я не верил. Пока не увидел собственными глазами, — злобная усмешка стала для меня чем-то сюрреалистичным. Акцент. В минуты особой злобы акцент был настолько ощутимым, что теперь олицетворялся со свирепым отчаянием.

Он придвинулся ко мне еще ближе и выплюнул в лицо:

— А теперь живи с тем, что ты стала подстилкой злейшего врага своего отца зря — та информация пустышка. До меня не добраться. Ни тебе, ни кому бы то ни было еще.