Папа поднимается с дивана и нависает надо мной. Он выше и крупнее. В нашем роду все высокие и ширококостные. Одна я пошла в мамину родню и при среднем для женщины росте выгляжу рядом с папой Дюймовочкой.
– Ты хоть понимаешь, как подставила меня? – ревёт отец, повышая голос. – Хотя куда там… Ты ж непроходимая дура! Как знал, что с тобой проблем не оберёшься. Тебе сказано было вернуться к мужу! Какого чёрта ты устроила?
– Папа, это моя жизнь! – выкрикиваю истерично. – И я вправе…
Договорить не успеваю. Словно в замедленной съёмке сознание фиксирует движение папиной руки. Я дёргаюсь, пытаясь уклониться от удара, но всё равно щёку обжигает боль. Теряю равновесие и лечу назад, больно ударяясь затылком о стену.
Как там говорят – небо в алмазах? Не знаю, как насчёт неба и тем более алмазов. Но в глазах темнеет и все ресурсы организма устремляются к месту удара, чтобы хоть немного подавить разливающуюся боль и головокружение.
– Витя! Я же тебя просила! – откуда-то издали доносится голос мамы.
– Заткнись! Её убить мало, – рявкает он в ответ.
Я лежу на полу тряпичной куклой. Не способна ни встать, ни даже сесть. Сильные руки подхватывают меня и куда-то волокут. От боли теряю ориентацию в пространстве.
– Подписывай! – командует отец, опуская меня на стул.
Я почти ничего не вижу. О том, чтобы прочитать текст на разложенных передо мной листах, и речи нет. Я едва удерживаю ручку и что-то коряво чёркаю там, куда мне тычут пальцем.
Сразу после этого отец отпускает меня, и тело, потеряв поддержку, валится на пол.
– Зоя… – прорывается в сознание мамин голос.
– Тебя долго ждать? Ещё сопли ей подотри… – раздражённо кричит отец.
Глупо ждать, что мама пойдёт ему наперекор. Так и происходит. Почти сразу хлопает дверь и наступает тишина.
До подушки добраться не получается. Слёзы капают на паркет и застывают крохотными прозрачными лужицами.
К сожалению, справиться без посторонней помощи не удаётся, приходится звонить Алёне. Она наверняка не в восторге, что я снова дёргаю её, но виду не показывает. А мне настолько нехорошо, что на рефлексию не хватает сил.
“Скорая” увозит меня в больницу. Сотрясение мозга не сильное, но меня оставляют для лечения на несколько дней. Телефон отбирают – он мне сейчас противопоказан. После выписки первым делом выбрасываю симку и покупаю другую.
Если начинать новую жизнь, то по-настоящему с чистого листа.
* * *
Вадим
Смотрю на перекошенное ненавистью лицо Арины, слушаю её агрессивные вопли и вижу своё отражение. Пусть я не оскорблял Зою, но повёл себя ничуть не лучше, а намного хуже…
Хочется выскочить вслед за девушкой, догнать и извиниться. Но вместо этого приходится успокаивать и проводить воспитательную беседу с сестрой. Ругаю и убеждаю не только её, но и себя.
Почему из всех женщин мира на месте Зои оказалась дочь Мезецкого? Более того, именно та из его дочерей, с которой у меня упорно ассоциируется день похорон, визит к убийце мамы и последующее избиение охранниками…
Во мне будто живут два человека. Один без ума от девушки, а второй не даёт забыть, что она – Мезецкая…
В течение дня несколько раз набираю номер Зои, но она не отвечает. Это понятно – она обиделась и не хочет меня слышать. Чем больше проходит времени, тем более отвратительным себе я кажусь. Я понимаю, почему повёл себя так, но это никоим образом меня не оправдывает. Тем более, что нет гарантии, что это не повторится. Вернее, не повторилось бы, если бы гипотетически мы продолжили близкое общение.
После работы еду к Зое домой. Нельзя исключать, что она меня выставит за дверь. Но я хотя бы попытаюсь попросить прощения. На днях я уеду. И мне не хотелось бы остаться в её памяти таким же уродом как Орлов.
Я долго звоню, но двери мне никто не открывает. Приходится отдать букет и конфеты бабульке возле подъезда…
Чувство вины гонит меня на следующее утро в офис фирмы, где Зоя работает переводчицей. Но там меня огорошивают информацией, что она уволилась. Переношу назначенную встречу и еду к Алёне. Она всё всегда знает о своих подопечных, даже бывших. У неё хобби – отслеживать их дальнейшую жизнь. Она даже подумывает написать диссертацию о жертвах мужей-тиранов и их судьбах.
– Понятия не имею, – отвечает она на мой вопрос о Зое. – Я не в курсе.
– Странно, на тебя это не похоже.
У меня нет оснований не доверять Алёне. Но её ответ вызывает удивление.
– Почему? Я никому насильно не навязываюсь. Если женщина решает начать новую жизнь, то вовсе не каждая захочет поддерживать со мной общение. Ведь я для них – напоминание о тяжёлом и безрадостном прошлом.
Звучит логично. Я не настаиваю. Зою больше не ищу. Потому что в тот же день мне становится не до неё.
Выезжаю из фонда и направляюсь на встречу с клиентом. Движение в это время оживлённое. Люди торопятся вернуться в офисы с обеденного перерыва и нередко нарушают правила. Торможу перед пешеходным переходом, когда на него выходят два парня. Но педаль проваливается, и тормоз не срабатывает. Жму снова и снова, чудом избегаю наезда.