Дочерь Божья

— Ладно. В любом случае деревенька около Смирны, где жила София, — несколько домиков, прилепившихся друг к другу — была довольно пасторальным селением, скорее — средней величины стоянкой кочевников, где, насколько я могу судить, никогда не жили больше двухсот — трехсот человек. Они вяло торговали с внешним миром, и всё — никаких тебе храмов, церквей, синагог, капищ, ничего. Само по себе это довольно необычно, потому что в то время, которым датируется запись — 325 год нашей эры, всего несколько месяцев спустя после Никейского собора, — о религии говорили повсюду. Люди вели богословские диспуты так же увлеченно, как сегодня обсуждают спортивные матчи или вашингтонские политические скандалы. В ту эпоху существовало великое множество толкователей христианства и христианских сект, причем все они землю рыли и горло рвали, чтобы выяснить, кто же является, — он изобразил пальцами кавычки, — «Единственной Истинной Церковью».

— Не рановато начали? — нахмурилась Зоя. — Поклоняйтесь нашему истинному богу любви и добра, или мы разорвем ваших младенцев на куски. — Она с негодованием встряхнула головой и устроилась поудобнее в дальнем углу дивана, продолжая смотреть на мужа. Сет пожал плечами и слабо улыбнулся:

— Так вот, растет наша девушка средь пастушьих лугов, не зная не ведая никаких религиозных знаний и традиций, как вдруг, через пару дней после первой менструации, к ней приходят видения и она начинает слышать Глас Божий.

— Что ж, этого должно было хватить, чтобы не сходя с места получить все, что причитается великомученику.

Сет насупился:

— Давай не будем сейчас заводиться, если не возражаешь?

Он открыл рот, чтобы добавить еще что-то, но передумал.

Зоя пристально посмотрела в его лицо, и взгляд ее утонул в бездонной глубине его глаз. Ее лицо смягчилось, но когда она заговорила, сталь в голосе не оставила сомнений в жесткости ее позиции.

— Сет, ты сам прекрасно знаешь, что я не разделяю твоих убеждений — по крайней мере, лично. Но точно так же ты не хуже меня знаешь, что в любой организованной религии нет ни грана духовности. — Зоя умолкла. — Религия убивает, разъединяет людей. Она лжет, мошенничает, крадет и тратит уйму времени на то, чтобы скрыть свои грязные дела. Оглянись вокруг: евреи и арабы, ортодоксальные раввины выдают себя за еврейских аятолл и отлучают от церкви остальных евреев, сунниты убивают шиитов с тем же удовольствием, что и католики протестантов, и каждый — не меньший расист и шовинист, чем пикап, набитый ку-клукс-клановцами. И если Бог существует и похож на те карикатуры, что рисуют все эти фанатичные ребята, у нас всех проблем больше, чем мы в силах себе вообразить.

— Кхм, э-э… — прокашлялся Сет. — Это старая песня в… кхм… истории человечества, не говоря уже о тебе и мне. — Он поднялся, прошел к сервировочному столику у двери и вытащил пробку из уже распечатанной бутылки «Шато ла Гаффельер».

Однако Зоя не собиралась так легко менять тему.

— Мне действительно нравится этот чертов псалом про речку в Вавилоне, который Джони Митчелл превратила в приятную песню. — Зоя встала и в волнении принялась мерить шагами номер. — Только никто почему-то не хочет вспоминать, что в конце того же самого псалма сказано: «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!»[2] Это зло. Это геноцид. Если бы я и верила в Бога, то совершенно точно не могла бы поверить тому, кто заставляет меня убить ребенка.

Пока она произносила эту гневную тираду, Сет молча наполнил вином два бокала, подошел к ней и протянул ей один. Весь ее пыл улетучился, стоило ей только взглянуть в его открытое озабоченное лицо.

— Прости, пожалуйста, — сказала она и взяла бокал, — меня занесло. Последнее время я нервничаю от газетных заголовков… все эти самодовольные фарисеи… — Она не закончила фразу, но они поняли друг друга.

— Мир, — сказал ее муж. — По крайней мере, между нами.

Зоя улыбнулась и подняла бокал.

— За тебя, — сказала она.

— За тебя, — откликнулся он и чокнулся с ней. Они отпили по глотку и замерли в тишине на долгое мгновение.

— Мне продолжать? — наконец спросил он.

— Конечно, — ответила Зоя. — Прости, правда — с этими треволнениями нервы у меня совершенно сдали.

Они вернулись к дивану и снова устроились поудобнее. Сет просмотрел листы.

— «Несомненно, в этом селении, где не было церкви или синагоги, — продолжил он чтение, — София взошла на арбу, стоявшую в центре селения, и стала молиться. И было чудо: исцеление…» — Сет подождал реакции Зои, но та лишь молча и виновато смотрела на него. — «София ходила по окрестностям и изгоняла бесов, а однажды, когда у селян закончилось лампадное масло…»

Он отставил бокал, склонился над манускриптом и бережно перебрал страницы. Зоя подсела к нему и положила руку ему на бедро, чувствуя под пальцами его крепкие мускулы. Она посмотрела на его лицо и увидела, как у него все сильнее играют желваки по мере того, как он углублялся в древнегреческий текст.